Вспомнив о муже, я загрустила. А все-таки он у меня хороший… Нежный, романтичный, любящий, на руках носит… иногда… Тут же я скомандовала себе «Тпру!». О муже думать я не буду, тем более, что он со мной разводиться собрался. Самодур! Подумаю-ка я о чем-нибудь другом, например о… Ну не знаю… Надо о чем-то приятном…

— Леля! — донесся до меня Сонькин голос. — Пошли поныряем!

Я отрицательно помотала головой. Хоть я и любила нырять, но давно (ровно два года, с той поры, как из шатенки превратилась в блондинку) не ныряла, так как мои пережженные волосы после соленой морской воды становились похожими на паклю. Они и без соли были на нее похожи, но благодаря дорогостоящим маскам и бальзамам, благодаря каждодневной укладке и регулярным походам в парикмахерскую выглядели более-менее. Тут же мне вспомнились волосы погибшей Лены, такие же белокурые, как у меня, такие же крашенные, только более длинные, более прямые, мои-то не смотря на ежемесячное осветление упорно продолжали виться…

Лена… Интересно, она сама упала или ей кто помог? В принципе, я не верю в то, что человек, даже если он боится высоты (я, например, тоже ее боюсь), может свалиться с балкона из-за того, что у него голова закружилась. Тем более, что бортики лоджии довольно высокие, где-то по пояс, перекувыркнуться через них можно только в том случае, если ты делаешь это специально… Может, она покончила жизнь самоубийством? Взяла и сиганула с балкона? А что, и такое возможно… Только зачем для того, чтобы умертвить себя, ехать за тридевять земель? Можно и в родном Сургуте с многоэтажки сигануть…

Или ее столкнули? Стоп-стоп-стоп! Про убийства мы думать не будем, хватит с нас расследований. Ввязалась я как-то в одно — до сих пор кошмары сняться. Лучше остановимся на версии — страшная случайность. Вешала на балконе полотенце, уронила прищепку, потянулась за ней, голова закружилась, упала, разбилась. Страшно, трагично, грустно, но все лучше, чем убийство или самоубийство.

— Леля! — опять заголосила подруга, выныривая из-под воды в метре от меня. — Я ныряю! Смотри! — И она неуклюже, как гиппопотам, начала уходить под воду.

Я посмотрела на часы. Уже половина шестого. Пора собирать манатки и чапать переодеваться к ужину. А Сонька пусть еще поныряет.

Эмма Петровна уже ждала меня в прихожей. Надушенная, причесанная, в красивом шелковом платье, очень модном годах в восьмидесятых, и в босоножках на тонком каблуке.

— Ты где ходишь? — накинулась она на меня, стоило только мне показаться на пороге.

— У нас ужин в шесть. А сейчас семнадцать сорок.

— Нам еще оформляться! Мы же столик должны получить.

— Да? — рассеянно спросила я, занятая поисками в ворохе маек и шорт достойный вечера наряд. — А я думала, что в столовой, где захочешь, там и сядешь…

— Да ты что! — возмутилась она. — Тут тебе не наша институтская столовка! Тут все культурно! Ножи, салфетки, официантки…

— Эмма Петровна, — перебила ее я. — Вот в этом, как вы думаете, идти в это культурное заведение можно? — И показала свой откровенный (лоскут и два шнурка на спине) сарафанчик.