Но Савельев его загипнотизировал задолго до меня. Своей гениальностью, своим эпикурейством, своей вседозволенностью и своим абсолютно все-все-всепониманием. Он стал для Мартина русским гуру, далай-ламой, Ганди и Магометом. И если, по Савельеву, секс идеален только втроем, то для Мартина это уже как первая заповедь на скрижалях. Это пик достоинства и высший пилотаж. Хотя Савельев в силу своего эпикурейства действительно может заниматься сексом втроем как особым видом наслаждения, а Мартин в силу своей американской деловитости воспринимает это как работу на конвейере. Но когда я проболталась, что мой первый сексуальный опыт был лесбийский, Савельев пришел от этого в экстаз и стал говорить: «Слушай, Мартин, это же дает потрясающие возможности!» Но даже эти «потрясающие возможности» открылись для Мартина не по его инициативе, а через меня. Так это началось, остальное вы знаете — и про Дашу, и про Зину…

А чем это кончилось, вы увидите через пару часов, когда я усну, так и не дождавшись вас. Но между этим финалом и «Дикой уткой» лежит пара эпизодов, умолчать о которых грешно. Мартин сказал: наша разлука убедила меня в том, что я без тебя жить не могу. И сделал мне официальное предложение о замужестве. Мы стали звонить нашим друзьям и составлять список гостей на свадьбу. Савельев выдумал себе потрясающий костюм, он говорил: «Алена, я так рад! Я никого не вижу рядом с Мартином, кроме тебя!» У нас должно было быть две свадьбы — в Бостоне и в Москве. Причем в Москве одна свадьба официальная, а другая в сауне, это сейчас модно. Началась подготовка. Оказалось, что в Америке просто так пойти и обвенчаться в церкви невозможно, церковь нужно резервировать за год. И то же самое с престижным рестораном. Но у нас проще, и мы решили, что церковный брак будет здесь. Мы стали ездить по церквам, я опять учила английский и подбирала себе английское имя, потому что «Алена» американцы произнести не могут. Мы просыпались от кайфа, что через два года будем иметь ребенка. Я входила в мир дипломатов, я купалась в славе и роскоши, я ездила на приемы в Спасо-Хаус. Теперь я понимаю, что человек, сказавший «все, он у меня в руках», тут же все и теряет. В чем же заключался мой крах? Мы должны были пожениться — я знала это наверняка. И я успокоилась. Я обрела самоуверенность респектабельной дамы. Я занималась делами семьи, я снова была хорошей хозяйкой плюс любовницей и так далее. Я себя безумно хорошо чувствовала в этой роли, и все отмечали, что я расцвела. И мы пошли в сауну. Сауны теперь очень модны в Москве, это просто поветрие. И не простые сауны, а общие. То есть компания мужчин и женщин парится вместе. Если у вас нет своей собственной сауны, можно пойти в соседнюю баню, их теперь переделали под запросы публики. Заплатите деньги, и в вашем распоряжении сауна, бассейн, бильярдная, комнаты отдыха и пиво с раками. Хоть на час, хоть на пять часов. А чем вы там занимаетесь помимо главного — никого не колышет.

Это случилось назавтра после моего дня рождения. Сам этот день был потрясающий, потому что впервые в жизни я очень по-европейски его отпраздновала. Я не заходила на кухню, я не готовила ничего. Мы провели полдня в постели, утром у нас был потрясный секс, я после него валялась в кровати, раскрывала кучу разных пакетиков, коробочек с подарками и конвертиков с поздравительными открытками. Я была очень счастлива — просто как счастливая мамочка, которая родила ребенка и которой нельзя вставать. Днем мы пошли в ресторан, потом мы были в концерте. Мой первый и по-настоящему семейный день рождения. А назавтра мы пошли в сауну. Это частная сауна одного моего пациента, я его семилетнего сына из истерии вытащила. Он не знал, как меня благодарить, предлагал стать его любовницей, пригласил в сауну своей фирмы. А я в эту сауну притащила всю нашу компанию. И в этой сауне лопнул воздушный шар моего благополучия. И я поняла, насколько иллюзорна моя стабильность. Ведь мне-то казалось, что раз мы с Мартином такие красивые, такие хорошие, то люди, видя нас, безумно радуются. А оказалось, что многие просто завидуют. Нет, не просто завидуют, а активно стараются нас разлучить и разрушить. Но это не раскрылось бы еще очень долго, если бы не новая аспирантка Савельева, которая приехала из Архангельска. Я не знаю, что нашел в ней Савельев, на мой взгляд, эта Вероника ужасно провинциальна. Правда, я тоже из провинции и не вижу в этом ничего зазорного. Провинциальность — это хорошая черта, хотя меня все воспринимают натуральной москвичкой. Но у Вероники провинциальность ужасная. Во-первых, у нее говор не просто архангельский, а какой-то дубово-кондовый. Во-вторых, она вся какая-то затюканная и неаккуратная. Я увидела ее первый раз в сауне в каком-то застиранном купальнике серо-желтого цвета. Она в нем выглядела как в использованном презервативе. Господи, да лучше раздеться, чем такое безобразие! Поскольку мы с Мартином всегда обсуждали новых женщин, которые появлялись в нашей компании, я была спокойна, я считала, что контролирую свою территорию. Потому что, как раньше с мужем, я никогда не хулю Мартину женщин, которые возникают на его горизонте. Я поступаю тоньше, в психологии это называется «подстройка с переключением». Как это происходит, я уже рассказывала. Если вашему мальчику 25 — 30 и на его горизонте появляется новая девушка, то, какая бы она ни была, он на нее западает. И если ты скажешь ему: «Зачем она тебе нужна?», то мужчина будет тебе противоречить. Как это зачем? Поэтому, когда у нас появлялась новая девушка и я видела восхищенные глаза Мартина, я никогда не говорила: «Мартин, она плоха». Я начинала поддерживать его: да, ты прав, она и там хороша, и здесь в порядке. И двигается неплохо, и глазки есть. И когда он понимал, что я не конкурирую с ней, а разделяю его восторги, он убирал защиту. И тогда можно делать все, что угодно. Например: да, ты прав, она прелестна, но вот левое ухо у нее больше правого. И она, конечно, стройна, но коротконога. И он говорил: черт возьми, ты права! А если бы я то же самое сказала раньше, он бы меня послал: знаешь, дорогая, ты просто завидуешь и придираешься!