Вот он и пошёл. А куда? Только в Малиновке и осталась сестра, живущая с мужем да с единственной дочкой. Но когда блудный родственник появился возле ворот сегодняшним утром, муж сестры вышел и кратко заявил: «Переступишь порог – удавлю! Нечего мне сюда заразу приносить! У меня дочь одна. Иди в лес и там умирай!» Знали они о туберкулёзе, испугались, сестра даже не вышла и поесть не предложила. Хотя он и попытался соврать, мол, вылечили меня, здоров я совершенно. «Даже справка есть!..» Не поверили.
– Вот он и пошёл, – повествовала Прасковья далее. – Но не в лес, а к заброшенной от нас третьей усадьбе. Она ведь когда-то его родне принадлежала. Думал, там ляжет в укромном месте да и упокоится, никому не мешая. А тут поднялся на пригорок, глядь – нет усадьбы! Стройка идёт, лечь-то и негде. Вот и стоял он да плакал. А я его сразу узнала, несмотря на страшный вид. Остановила машину, вышла, окликнула: «Боровик! Ты чего?!» – она замолкла и сама чуть не всхлипнула. Затем пару раз резко вдохнула и перешла на скороговорку, словно оправдывалась: – Он так на меня глянул, словно с ума сошёл! Упал на землю, ко мне ползёт и всё прощения просит… Всё клянётся, что никого в жизни больше не любил, как меня, и благодарил, что перед ним явилась перед самой его смертью. Я только потом сообразила, что он меня за твою дочку принял…
Галина с пониманием закивала:
– Ну да, ты сейчас ещё краше, чем она была в таком возрасте. Не удивлюсь, если тебя за богиню принял. Потому у него последние шарики за ролики заехали.
– Что-то типа того… Еле его убедила, что я внучка твоя, Лариса… А когда он это осознал, ну вот так на меня глянул, словно… – она сделала паузу, не в силах подобрать нужного слова. – Словно умирать собрался. Вот почувствовала, что отпущу его руку, и он умрёт. Прямо там, на обочине дороги, упадёт и умрёт. Всё из него вытекло, что с этим миром связывает, буквально всё. Ну и как его было там бросить?.. Еле уговорила сесть в машину, привезла сюда… Сейчас еле уговорила его сидеть на месте и кушать. В дом он идти не хочет…
Замолкла. И только уставилась прямо в глаза Александра Свиридовича. Тот сидел, недовольно кривился, представляя суть невысказанной пока просьбы. Потом всё-таки буркнул:
– Только не предлагай его омолодить…
– А я и не предлагаю! – с честными-пречестными глазами заверила красавица. – Просто ты сам говорил, что тебе нужно проводить полноценные эксперименты «встречного курса» с людьми, которые уже лежат на смертном одре. Так попробуй с Боровиком. Он всё равно уже умер, ему уже на всё наплевать…
– О-о-о-о! – закатил глаза академик, словно впадая в неописуемый ужас. Хотя и старался при этом говорить почти шёпотом: – А как же наша конспирация?! Как же наше великое предназначение? Как же наши попытки изменить будущее всей цивилизации? А? Не мы ли договаривались сидеть как мыши под веником, исподволь готовясь, накапливая знания и аккуратно подталкивая историю в нужном направлении? У меня и так душа болит, что весь смысл моей жизни, мои главные цели я сейчас вынужден таить от человечества. Вынужден скрывать от лучших людей нашего времени, что возможно продолжение их жизни. И они умирают! Ежедневно! И какие люди! Да этот Боровик и тени их не достоин касаться, а ты предлагаешь мне рискнуть ради него всем нашим нынешним положением?