Со взрослыми это непросто, но можно хотя бы опираться на логику, жизненный опыт, разум, наконец. А с детьми? Да еще с такими, которых лихолетье, прошедшее над Россией, лишило всего — родителей, крова, куска хлеба? Даже простого человеческого общения, ласковой тяжести отцовской ладони на голове, букваря, катания с горки на салазках, ребячьих игр со сверстниками…

Поздним вечером Федор вышел к костру беспризорников, вольготно расположившихся в старом переулочке. Сидевшие кружком ребята было вскочили, завидев мужчину в кожанке, но, убедившись, что он один и тихо присел около горевших обломков ящиков, осмелели, подошли ближе, занимая покинутые места.

— Закурить есть? — ломким баском спросил старший.

Греков молча протянул ему пачку папирос. Тот вытряхнул несколько штук, ударил по чьей-то руке, протянувшейся из темноты, чтобы забрать всю пачку, и вернул папиросы Федору.

— Спасибо… Картошки хочешь? Сейчас будет готова.

— Не откажусь. А откуда картошка?

— С рынка!.. — весело заржал чумазый беспризорник в дырявой женской шляпе.

— Наворовали, что ли? — прикурив от уголька, невзначай поинтересовался Федор.

— Ага… Так не дают. А ты че, скажешь, воровать нехорошо? — прищурился старший, просивший закурить.

— Так ты сам знаешь, — улыбнулся Греков. — Но одно дело, когда тебе есть нечего, а другое — приучиться к этому на всю жизнь. Не боишься?

— Не-е… — отмахнулся беспризорник. Подобрав палку, начал выкатывать картофелины из горячей золы. — Вот жалко, соли у нас нет, а у тебя?

— У меня тоже, — вздохнул Федор.

— А воровать… Подрастем маленько, артель организуем, работать будем. Зачем же тогда воровать? Кто работает, тому красть не к лицу, — по-взрослому, явно повторяя когда-то услышанные и запомнившиеся ему слова, сказал старший из беспризорников. — Тебя как звать?

— Федор.

— Держи… — беспризорник подкатил к нему горячую картофелину. Греков поднял ее, начал перебрасывать с ладони на ладонь, остужая.

— Работать и сейчас можно начать, чего же ждать? — он обвел глазами собравшихся у костерка.

— Это в колонии, что ли? — презрительно сплюнул на угли один из мальчишек. — Не, для нас неподходяще.

— Почему? Там многие живут, работают, учатся.

— Слушай, ты чего, нас уговаривать пришел? Тогда зря стараешься. Можешь валить отсюда, — бросил старший.

— Зачем уговаривать… — миролюбиво отозвался Федор. — Сами поймете. Вы же не буржуи. Про пионеров слышали? В Рогожско-Симоновском районе при заводе АМО пионерский отряд есть. Со знаменем, с горном.

— Да? А для чего они, пионеры твои? — поинтересовался кто-то невидимый в темноте.

— Детская коммунистическая организация. Вот для чего. Для пролетарского классового сознания, для того чтобы расти полезными людьми своему государству. За это мы и воевали.

— И ты воевал? — недоверчиво покосился на Грекова сидевший рядом тщедушный мальчишка.

— Воевал, солдатом на империалистической был. За то, что против царя и помещиков пошел, меня на каторгу отправили. Потом в революции участвовал, на Гражданской воевал с Деникиным, а теперь в милиции работаю.

— Во-о-на… — протянул старший. — А я-то думаю, чего ты к нам пришел? Зубы заговаривать, пока твои нас обложат — да в колонию?