Мистер Мэкен вдруг остановился. Он опустился на холодный песок и заплакал, как ребенок. Его пытались утешить, но безуспешно.

– Я вдруг подумал… – промолвил он, – я подумал, что будет с нами, когда исчезнут последние экземпляры наших книг.

Сердитый ветер пронесся мимо.

– Не смейте говорить об этом!

– Но мы должны! – простонал мистер Мэкен. – Именно сейчас, когда ракета сядет, вы, мистер По, вы, Коппард, вы, Бирс, исчезнете. Как дым, развеянный ветром. Ваши лица начнут таять…

– Смерть, смерть всем нам!

– Мы существуем, пока нас терпят на Земле. Если сегодня будет вынесен окончательный приговор и исчезнут последние экземпляры наших книг, мы погаснем, как гаснет огонь.

Коппард печально размышлял.

– Кто я? В чьей памяти на Земле я еще живу? Где? В африканской хижине? Какой-нибудь отшельник, может быть, читает мои рассказы. Последняя свеча, задуваемая ветром времени и науки. Дрожащий слабый огонек, благодаря которому я еще живу в гордом изгнании. Он или, может быть, мальчишка, вовремя нашедший меня на старом чердаке? О, вчера мне было так худо, так худо. У души ведь тоже есть плоть, как есть она у тела, и плоть моей души ныла, каждая ее частичка… Вчера я был свечой, которая вот-вот погаснет, но вдруг пламя разгорелось с новой силой, потому что ребенок там, на Земле, чихая от пыли, нашел на старом чердаке мою потрепанную, изъеденную временем книгу. И вот я вновь получил короткую отсрочку!

В маленькой хижине на берегу громко хлопнула дверь. Небольшого роста человек, изможденный и исхудавший так, что кожа буквально висела на нем, вышел из хижины и, не обращая ни на кого внимания, сел и уставился на свои сжатые кулаки.

– Вот кого мне жаль, – прошептал Блэквуд. – Посмотрите, конец его близок. Когда-то он был более реален, чем мы, люди. Веками его, всего лишь легенду, наделяли розовой плотью, белоснежной бородой, обряжали в красный бархатный кафтан и черные сапоги. Ему дали сани, оленей, серебряную мишуру и ветку остролиста. Столько веков понадобилось, чтобы создать его. А потом взяли и уничтожили, выбросили, как негодную вещь.

Все молчали.

«Как там, на Земле, без Рождества? – подумал По. – Без жареных каштанов, елочных украшений, хлопушек и свечей? Ничего, только снег, ветер и одинокие люди-реалисты…»

Они смотрели на печального старика с тощей бородкой, в выцветшем красном бархатном кафтане.

– Знаете, как это случилось?

– Нетрудно представить. Фанатик психиатр, умничающий социолог, с пеной у рта негодующий педагог, лишенные фантазии родители…

– Прискорбное положение. Я не завидую торговцам рождественскими подарками, – заметил, усмехнувшись, Бирс. – В последнее время, как мне помнится, они начинали готовиться к сочельнику за день до праздника всех святых. Теперь, если в этом есть еще смысл, пожалуй, начнут уже с сентября…

Бирс внезапно умолк и с печальным стоном рухнул на землю. Падая, он успел прошептать:

– Как странно…

Окаменев от ужаса, они смотрели, как его тело превращается в сизую золу и обугленные кости; хлопья сажи проплыли в воздухе.

– Бирс! Бирс!

– Его нет.

– Погиб последний экземпляр его книги. Кто-то только что сжег ее на Земле.