«А я? – думает Холлис. – Что мне делать? Как, чем теперь искупить ужасную, пустую жизнь? Хоть одним добрым делом искупить бы свою подлость, она столько лет во мне копилась, а я и не подозревал! Но теперь никого нет рядом, я один – что можно сделать хорошего, когда ты совсем один? Ничего не сделаешь. А завтра вечером я врежусь в земную атмосферу.

И сгорю, – подумал он, – и развеюсь прахом над всеми материками. Вот и польза от меня. Самая малость, а все-таки прах есть, и он соединится с Землей».

Он падал стремительно, точно пуля, точно камешек, точно гирька, спокойный теперь, совсем спокойный, не ощущая ни печали, ни радости – ничего; только одного ему хотелось: сделать бы что-нибудь хорошее теперь, когда все кончено, сделать хоть что-то хорошее и знать: я это сделал. Когда я врежусь в воздух, я вспыхну, как метеор.

– Хотел бы я знать, – сказал он вслух, – увидит меня кто-нибудь?

Маленький мальчик на проселочной дороге поднял голову и закричал:

– Мама, смотри, смотри! Падучая звезда!

Ослепительно яркая звезда прочертила небо и канула в сумерки над Иллинойсом.

– Загадай желание, – сказала мать. – Загадай скорее желание!

[4]

Услышав новость, все они повыскакивали из ресторанов, кафе и отелей и уставились в небо. Они воздевали вверх свои черные руки над упорно следившими за небом просветлевшими глазами. Стояли с открытыми ртами. На протяжении тысяч миль в маленьких городках в тот жаркий полдень стояли черные люди, отбрасывая короткие тени, и смотрели вверх.

На своей кухне Хэтти Джонсон накрыла крышкой кипящий суп, вытерла тряпкой свои тонкие пальцы и тихо направилась на заднее крыльцо.

– Ма, иди сюда! Эй, ма, иди скорей, а то пропустишь!

– Мама, эй!

Три негритенка кричали, пританцовывая в середине пыльного дворика. Они то и дело нетерпеливо поглядывали на дверь дома.

– Иду, иду, – сказала Хэтти, отворяя сетчатую дверь. – Откуда до вас дошли эти слухи?

– От Джонов, ма. Они говорят, что приближается ракета, первая за все двадцать лет, и белый человек в ней!

– Что такое «белый человек»? Я никогда такого не видел.

– Увидите, – сказала Хэтти. – Обязательно увидите.

– Расскажи нам о нем, ма. Расскажи, как это было у тебя.

Хэтти нахмурилась:

– Ну, было это давно. Я тогда еще маленькой девочкой была. Это произошло в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году.

– Расскажи нам о белом человеке, мам!

Она прошла во дворик и стояла там, глядя в чистое голубое марсианское небо с легкими марсианскими облаками на нем и на далекие марсианские горы, изнывающие в марсианском пекле.

Она наконец произнесла:

– Ну, во-первых, у них белые руки.

– Белые руки! – радовались мальчишки и хлопали друг друга по плечам.

– У них белые руки!

– Белые руки! – оглушительно орали ребятишки.

– И белые лица.

– Белые лица! Это правда?

– Белые – вот такие, ма? – И самый маленький из них бросил себе в лицо горсть пыли и зачихал. – Такие, да?

– Гораздо белее, – мрачно ответила Хэтти и стала снова смотреть в небо. В глазах ее читалась тревога, будто она ожидала увидеть там, наверху, ливень с грозой, и то, что их не было, беспокоило ее. – Идите-ка лучше в дом.