– А он неплохо обращается с луком и мечом, братец, – сказал Хасар, подняв бурдюк черного арака, и направил струю крепкого напитка себе в рот.

Радостный крик жены Чингиса Бортэ донесся из ханской юрты, и стало ясно, что Угэдэй сейчас будет окружен женщинами.

– Ты вырос, У гэдэй, – смущенно сказал Чингис. – Вечером расскажешь о своих странствиях.

Стараясь не выдать своего возбуждения, Угэдэй напряг лицо и учтиво поклонился отцу. Три года вдали от дома – большой срок, но Чингис радовался тому, что юный воин вернулся. У него были те же желтые глаза, как у отца, и Чингис оценил его твердость и невозмутимость. Хан не обнял сына, чтобы проверить крепость и силу его тела, решив не делать этого на виду у многочисленных воинов. Ведь день, когда Угэдэй поведет их за собой в бой, когда-нибудь обязательно наступит.

– Ты уже достаточно взрослый и, наверное, начал пить? – спросил Чингис, приподняв в руке бурдюк.

Когда мальчик кивнул, отец бросил ему бурдюк, и Угэдэй ловко поймал его под громкие возгласы и веселые взгляды толпы. А когда в шатер вошла мать и обвила ребенка руками, он сохранял твердость, стараясь показать отцу, что он уже не маленький мальчик и не растает в объятиях матери. Но Бортэ едва ли обращала на это внимание. Лаская лицо мальчика обеими ладонями, она рыдала по случаю его благополучного возвращения.

– Оставь его, Бортэ, – пробурчал Чингис жене, стоя у нее за плечом. – Он достаточно взрослый, чтобы воевать вместе с отцом.

Но женщина не обратила внимания на его слова, и Чингис только тихо вздохнул и немного смягчился.

Когда великий хан увидел Субудая, едущего прямо к нему через многолюдную толпу на равнине, в груди больно заныло. Вместе с полководцем вернулся Джучи. Оба мужчины спешились, и вместе с полководцем Джучи направился к хану уверенным шагом прирожденного воина. Чингис обратил на это внимание. Как заметил и то, что сын был уже на дюйм выше отца. И только карие глаза по-прежнему напоминали о том, что отцом Джучи мог быть другой человек. Чингис не знал, как будет общаться с сыном, потому, игнорируя юношу, инстинктивно обратился к Субудаю:

– Надеюсь, ты вернулся с победой?

Субудай ответил с довольной усмешкой:

– Я видел много чудес, мой господин. И продвинулся бы еще дальше на север, если бы не твой приказ возвращаться назад. Значит, война?

Печаль легла на лицо Чингиса, но он лишь покачал головой.

– Об этом потом, Субудай. Врагов на ваш век еще хватит, но мой верный Арслан покидает меня. Как только вернется Джелме, мы устроим пир в честь моего старого друга.

Услышав новость, Субудай выразил сожаление:

– Я многим ему обязан, повелитель. В моем войске есть отличный поэт. Могу ли я предложить его услуги?

– Десяток моих поэтов и сказителей, как тигры, сошлись в поединке за честь сложить песнь о кузнеце-полководце. Твой человек тоже может присоединиться к ним, – ухмыльнулся Чингис.

Говоря с Субудаем, хан почувствовал, что Бортэ наблюдает за сыном. Она как будто ждала, пока ее первенцу окажут хотя бы немного публичного признания, прежде чем позвать его в дом. Наступило молчание, и Чингис наконец повернулся к Джучи. Как же трудно было держать себя в руках под этим пронзительным и дерзким взором его карих глаз. В монгольских станах уже давно никто не смел так смотреть на хана. И Чингис слышал, как сильно колотится сердце, словно перед ним стоял сейчас враг.