Взгляды Ростоу и Осоргина пересеклись, сошлись воедино, разбежались и встретились снова.
Американец подошел к резиденту КГБ, глаза его слезились, его трясло.
— Какое несчастье! — сказал он, заикаясь от волнения. — Давайте поедем куда-нибудь и выпьем, Базиль!
— Давайте! — сказал белый как полотно Осоргин, и все трое прошли в машину.
Звездный миг
В «Руководстве для агентов Чрезвычайных Комиссий» несколько коряво записано: «.для сотрудничества важны личные симпатии к заведующему политических сысков, особенно хорошо, если будет женщина, но заведующий не должен увлекаться из личных симпатий. Она многое может сделать, но нужно быть чрезвычайно осторожным».
На посольские банкеты приходят разные люди, одни — чтобы побеседовать и получить информацию, другие — чтобы показать себя и свои необыкновенные туалеты, третьи — чтобы выпить и пожрать, некоторые — просто так.
Когда я узнал, что Катрин не только второй секретарь посольства, но и шифровальщица, у меня покрылись потом ладони. Шифры — это Эверест для любого разведчика, если, конечно, это не шифры индейцев племени лулу, хотя и их, наверное, для коллекции прихватит служба. Шум стоял отчаянный, от разгоряченных тел шел жар, пахло дымом и потом, давились у стола с осетром длиною в крокодила. Мы познакомились, обменялись визитными карточками, договорились увидеться. Когда я узнал о ее занятиях, то почти сразу же отскочил в сторону как от прокаженной, дабы не «светить» сокровище наличием своего присутствия.
Несколько дней мучительного выжидания и необыкновенных фантазий, наконец, звонок из телефонной будки на окраине города, вкрадчивое приглашение на ужин. Неужели скажет, что занята? И конец мечтам о жар-птице, и снова старлей пойдет за плугом, разрыхляя сухую землю. Но фортуна была милостивой, и вскоре, сменив несколько автобусов, я ожидал Катрин у ресторана. На посольском рауте в мельканье лиц и бриллиантов я ухватил лишь туманный абрис прекрасной дамы, больное воображение подняло ее до мадонны Рафаэля, тогда в ней все дышало очарованием — видимо, мечты о шифрах рождают в душе нежность.
И когда из «Пежо» вышла неимоверно худая, вдвое старше меня женщина с запавшими щеками, щербатая, чрезвычайно похожая на веселые скелеты из мексиканских гравюр, с огромной копной крашеных рыжих волос, походившей на куст, внезапно выросший прямо из головы, я конспиративно содрогнулся. Мутновато-темные глаза с красными прожилками (это наводило на мысль о наркотиках) выпирали из густо напудренного лица, как при базедовой болезни. К счастью, улыбка была открытой и приветливой. О, если бы она была одета в какое-нибудь скромное платьице, ан нет! Дорогое, с какими-то чертовыми кружевами и вензелями, и с головы до ног усеяна бриллиантами!
Мы вплыли в ресторан, и официанты превратились в окаменевшие столбы со сверлящими взорами — ведь не каждый день залетает такая странная пара. Я чувствовал на своей спине буравящие рентгены, я слышал мелкие смешки: с кем же пришла эта экстравагантная старушка — божий одуванчик? с единственным сыном? с верным братом? с партнером по бизнесу? Ха-ха! Наивные люди, это же сучонок — любовник, наглый жиголо, срывающий с нее дикую деньгу, герой полового сервиса для старушек! Бедняга! Ведь не так легко слышать каждую ночь, как грохочут ее столетние кости. Как я страдал! И, конечно, не только от смешков за спиной, но и от потенциального риска: ведь наша картинная пара отпечатывалась в любых мозгах — невыносимо для разведчика, всегда жаждущего быть незаметным и серым, как тигр в ночной пустыне. Ищи выход, старлей!