Так я и поступил.
Боюсь, что в результате у американки сложилось самое нелестное впечатление о русском национальном характере.
Датский дог Антон
«Какое счастье, что я не родился египтянином!» — думал он, пробираясь между летящими автомобилями, они крутили носами и бамперами у самого лица, прыгали в разные стороны, открывая путь, сходились, обгоняли со всех сторон, тормозили и подставляли бока. Гудели и пищали отрывисто и нескончаемо протяжно, и хриплым басом, и срывающимся дискантом.
О боже, если Ты провел водителя через Каир, то ему нипочем любой город! В эту ревущую железную массу легко и весело, как в чистый ручеек, входили женщины с детьми на руках и хохочущие замызганные мальчишки, а за ними прыгали трясущиеся старики в тюрбанах и с палками. Казалось, что вот-вот забьются под колесами трупы, но нет! ничего подобного не происходило, наоборот, люди весело обтекали стальные корпуса, ловко увертывались из-под колес, вовремя замирали и, улыбаясь, пропускали мимо смертельный поток, а потом мелкими прыжками и перебежками перебирались на другую сторону улицы.
Гораздо неприятнее выглядело бесконечное кладбище вдоль шоссе, там, у развешанного на веревках белья копошились семьи, приспособившие склепы для своих земных нужд, обустроившие их соломенными укрытиями от жуткого солнца днем и холода ночью.
О, родиться и прожить египетским феллахом.
Наконец Дэвид Смизерс прорвался в район Замалека, там все дышало благополучием западной цивилизации и мелькали знакомые с детства надписи «Park Lane Hotel» или «St.George Club». Там даже существовал зеленый заповедник, несколько напоминавший Гайд-парк, с фонтанами, гольфовой площадкой, беговыми дорожками и отменным видом на великую реку Нил, подпорченную гордыми коробками Шератона и других небоскребов.
Дэвид выбросил руку из льняного пиджака и взглянул на часы: Мэри сегодня задерживалась по работе на фирме, а гордость дома — ирландский сеттер Том уже полчаса дожидался желанного променада, бедный пес, наверное, вспоминал времена, когда Мэри не работала и они вдвоем точно вовремя выходили из апартаментов в доме на Ист Хит-роуд и медленно шествовали прямиком в Хемстед-Хит, по-английски запущенный парк, где Том отводил свою собачью душу.
Конечно, у Дэвида не было никаких сомнений в безупречном джентльменстве Тома, который, как истинный британец, скорее бы умер, чем позволил бы себе расслабиться. К тому же он был рыжий, как и хозяин, это незримо сближало сердца. Испытывая угрызения совести (большая редкость для сотрудника секретной службы, правда, когда дело касается не людей, а собак), Дэвид, не став дожидаться лифта, быстро взлетел на третий этаж и, вслушиваясь в деликатное урчание Тома за дверью, открыл апартаменты. Оба рыжих джентльмена радостно выпорхнули на улицу и проскочили в парк, где сеттер был спущен с поводка и оросил жаждущие влаги пальмы.
Замалек населяли в основном западные люди и ухоженная местная буржуазия, Смизерс внушал себе, что район напоминает Хемстед, по которому он скучал, хотя был чистокровным йоркширцем, до сих пор не избавился от акцента, даже пройдя сквозь Бирмингемский университет и школу восточных исследований. Просидев несколько лет в штаб-квартире английской разведки — СИС в Лондоне и занимаясь арабскими странами, в начале семидесятых Смизерс был брошен на боевые рубежи в Саудовскую Аравию, а затем передислоцирован в Каир в качестве резидента, имевшего в подчинении целых десять человек, изрядное число для экономных англичан.