Сперва Пиноккио бодрился. Но, когда он окончательно убедился, что заключен в теле морского чудовища, он начал плакать и жаловаться и, рыдая, воскликнул:

— Помогите! Помогите! О я несчастный! Неужели здесь нет никого, кто бы мог мне помочь?

— Кто может тебе помочь, горемыка? — послышался из темноты голос, низкий, надтреснутый, как расстроенная гитара.

— Кто здесь говорит? — спросил Пиноккио, у которого спина похолодела от страха.

— Это я, бедный Тунец, который был вместе с тобой проглочен Акулой. А ты что за рыба?

— Я ничего не имею общего с рыбами. Я Деревянный Человечек.

— Если ты не рыба, зачем же ты дал себя проглотить чудовищу?

— Я вовсе не дал себя проглотить. Оно само меня проглотило! А что мы сейчас будем делать в темноте?

— Мы будем сидеть и ждать, пока Акула нас не переварит.

— Но я не желаю быть переваренным! — закричал Пиноккио и опять начал плакать.

— Я тоже не хочу быть переваренным, — возразил Тунец, — но я философ и утешаю себя мыслью, что, ежели ты уж родился на свет тунцом, то лучше тебе кончить свои дни в воде, чем на сковородке.

— Чепуха! — воскликнул Пиноккио.

— Это мое личное мнение, — возразил Тунец, — а личное мнение, как утверждают тунцы-политики, следует уважать.

— Во всяком случае, я хочу уйти отсюда... я хочу бежать...

— Беги, если можешь.

— А эта Акула, которая нас проглотила, велика? — спросил Деревянный Человечек.

— Представь себе, что ее тело без хвоста составляет километр в длину.

В то время как они беседовали в темноте, Пиноккио вдруг показалось, что он видит вдали слабый свет.

— Что это может быть за свет вон там, вдалеке? — удивился Пиноккио.

— Вероятно, наш товарищ по несчастью, который тоже ждет, чтобы его переварили.

— Я хочу к нему. Может быть, он какая-нибудь старая рыба, которая сможет мне сказать, как уйти отсюда.

— Желаю тебе от всего сердца, мой дорогой Деревянный Человечек, чтобы так оно и было.

— До свидания. Тунец!

— До свидания. Деревянный Человечек. Желаю удачи!

— Встретимся ли мы когда-нибудь!

— Кто может знать?.. Лучше всего не думать об этом.

Пиноккио, простившись таким образом со своим добрым другом Тунцом, пошел, пошатываясь, во тьму. Он двигался в теле Акулы на ощупь, шаг за шагом, по направлению к светящейся точке, которую видел вдали.

Чем дальше он шел, тем явственнее и определеннее становилось светящееся пятно. И после долгой ходьбы он наконец пришел. И, когда он пришел... что же он увидел там? Вы никогда не отгадаете! Он увидел столик с горящей свечой на нем. Свеча торчала в зеленой бутылке. Возле стола сидел старик, белый как лунь или как сбитые сливки, и жевал живых рыбок. А рыбки были такие живые, что то и дело выскакивали у него изо рта.

При виде всего этого Пиноккио охватила столь бурная и непосредственная радость, что он чуть с ума не сошел. Ему хотелось смеяться, ему хотелось плакать, ему хотелось говорить без конца. Но он мог только произнести, заикаясь, несколько отрывочных, бессвязных слов.

Наконец ему удалось все-таки испустить возглас радости, и он бросился к старику на шею с криком: