Он был точно в такой же ситуации. (Напевает.) «Мой отец запрещал, чтоб я польку тан-це-вал».

Х о б о т о в. Волшебно…

К о с т и к. Он ее ободряет: «Не хнычь. И я был в таком же положении».

Х о б о т о в (с тоской). Объясните, чего она хочет?

К о с т и к. Кто?

Х о б о т о в. Маргарита Павловна.

К о с т и к. Вас. Вы ей нужны. Вы должны быть рядом. Это у нее — в подсознании. Поймите, именно так выражается ее потребность в мировой гармонии.

Х о б о т о в. Но это же невозможно!

К о с т и к. Как знать…

Звонок. Хоботов бросается к двери. Входит Людочка.

Х о б о т о в. Людочка, все-таки вы пришли! (Целует ее руки.)

Л ю д о ч к а. Вы заболели?

Х о б о т о в. Сам не знаю. Кисну и не выхожу. (Помогает ей снять пальто.)

Л ю д о ч к а. Ой, бедненький.

К о с т и к. Здравствуйте, Людочка.

Л ю д о ч к а. Здравствуйте, Костик.

К о с т и к. Слышали — последнюю новость? Эмиль Золя угорел.

Л ю д о ч к а. Я не звала.

К о с т и к. Смотрите выключайте конфорки.

В е л ю р о в. Может, вы все же меня представите?

Х о б о т о в. Простите. Это Велюров. Сосед.

В е л ю р о в. Мастер художественного слова. (Целует ей руку.)

Л ю д о ч к а (смутившись). Ой, ну зачем вы?

Х о б о т о в. Пройдемте ко мне.

Л ю д о ч к а (Костику). А где Светлана?

В е л ю р о в. Какая Светлана?

К о с т и к. Одна доцент. (Людочке.) Я вам после скажу.

Хоботов уводит Людочку в свою комнату.

В е л ю р о в. Вечно вас окружают тайны.

К о с т и к. Да я могу жить на Трубной площади. Я весь на виду.

В е л ю р о в. Вы себе на уме.

Поворот ключа. С улицы входит Алиса.

К о с т и к (снимая с нее пальто). Ну, как киношечка?

А л и с а. Глупый фильм.

К о с т и к. Тетя, искусство в большом долгу.

Телефонный звонок. Алиса снимает трубку.

А л и с а. Слушаю вас, мой друг. Ах, Костика? Соблаговолите чуть подождать.

К о с т и к (берет трубку). Да. Это я. Но я уезжаю. В Центральную черноземную область. Надолго. Я вас благодарю. За что? Как за что? Разве не ясно? За тайные мучения страстей. Еще за что? За горечь слез.

В е л ю р о в (Алисе). Это, по-вашему, не кощунство?

А л и с а. Да почему же? Он любит поэзию.

К о с т и к (в телефон). Я обязательно напишу. (Вешает трубку.)

Вам что — уже Лермонтов не угодил? (Кивнул на дверь.)

У вас другие любимые авторы?

А л и с а. Браво! (Велюрову) Парируйте, если в силах.

К о с т и к (с запалом). А вы не можете допустить, что я влюбился как малолеток! Что обрываю старые нити и сжигаю старые письма?

В е л ю р о в. Вы не способны.

А л и с а. Нет, он способен. Я его знаю лучше, чем вы.

К о с т и к. Спасибо, мой друг.

В е л ю р о в. Но как вы спелись!

К о с т и к (целует Алисе руку). Это был достойный ответ.

Алиса, растроганная, уходит.

В е л ю р о в. Могу вам сказать, что ваша тетя довершила ваше растление.

К о с т и к. Ничего вы не понимаете. Тетя — дивное существо, но ей не хватало в жизни событий. Одиночество и беллетристика — вот что досталось в удел этой женщине. Меж тем мое пребывание здесь дает ей возможность пережить игру страстей в непосредственной близости от Покровских ворот. И она благодарна.

В е л ю р о в. Боже, как вы добры и умны.