Хоб всмотрелся в темноту по другую сторону сетчатой двери.

– Какой день вам подойдет?

– Завтра?

Он поджал губы, размышляя:

– Восемь часов не слишком рано?

– Это было бы замечательно.

Я пробормотала «до свидания» и заспешила прочь. Ноги у меня подкашивались, пока я вприпрыжку спускалась по ступенькам и изо всех сил старалась не бежать к «Селике». Садясь в машину, не устояла перед искушением оглянуться на дом. Хоб наблюдал за моим бегством и стоял теперь у перил веранды, пристально на меня глядя.

Я неуверенно помахала рукой, нажала на акселератор и помчалась вниз по дороге в облаке пыли.

Стащив пропитавшуюся потом одежду, я бросила ее в корзину для грязного белья, а затем забралась в ванну на львиных лапах. Старая лейка душа, размером с мелкую тарелку и с дырочками диаметром с горошину, была настоящей реликвией. Восхитительно-прохладная вода хлестала бодрящим потоком.

Я наклонила голову, подставляя плечи, чувствуя себя все лучше по мере того, как смывались пыль, жар и липкий пот. Когда пальцы на руках и ногах сморщились, я вылезла из ванны и растерлась досуха, потом надела мягкие шорты от старой пижамы и майку.

На кухне я приготовила целый кофейник кофе и стояла у окна, ковыряя пирог с пеканом и глядя в сад. Деревья стояли в знойном мареве, а небо было пронзительно-голубым, без единого облачка, только одинокий попугай-лори перелетал с ветки на ветку, словно не в состоянии найти жердочку.

Я прекрасно знала, как это бывает.

Мысли беспокойно метались в попытке разобраться в причине крайне неудачного визита к Миллеру. Но с какой стороны я ни смотрела, весь эпизод оставался загадкой. Мужчина у цистерны с водой, его грудь, покрытая розовой пеной – кровью, я была уверена. Но чьей кровью? Хоба? Объясняет ли это красные пятна на его потрепанной фланелевой рубашке? Они что – подрались? А как же хныканье, которое я слышала, стоя на веранде? Без сомнения, так плачет человек, испытывающий ужасную боль.

И Хоб… Ничего похожего на описание Кори. Никакой болтовни по-соседски, оказанный мне прием был решительно недружелюбным. Я вспомнила нашу первую встречу и то, как он вроде бы встревожился при моем вопросе, как проехать к Торнвуду. И опять спросила себя, не перешла ли каким-то образом его неприязнь к Сэмюэлу Риордану на меня просто потому, что я живу в доме Сэмюэла.

Придется забыть о планах порасспрашивать Хоба. Принимая во внимание его сегодняшнее поведение, полагаю, он будет не в восторге от моего замысла добыть у него информацию о Сэмюэле. А значит, придется проводить собственное расследование.

Но с чего начать?

Я уже обыскала дом вскоре после переезда. Сэмюэл ничего не выбрасывал, очаровательные старые секретеры и буфеты были набиты всяким хламом из прошлого. В них хранились обувные коробки, полные доисторических описей, погашенных банковских облигаций, квитанций за выполненные по дому и участку работы, писем из различных медицинских комиссий; жестяные коробки с потускневшими монетами и пряжками от ремней; деревянные коробки, набитые пожелтевшими воротничками мужских сорочек, шнурками для обуви, катушками хлопчатобумажных ниток, разрозненными пуговицами. Обширная коллекция старья, но ничего проливающего хоть какой-то свет на возможные мотивы убийства.