Дом Гордона за высокими воротами был тих и темен. Джудит посмотрела на его очертания, потом на меня. Я повернулся к ней, обнял ее и поцеловал.

Она прижалась ко мне и ответила на поцелуй, и жар ее, и желание были равны моим, и сколько-то времени мы оставались так, растворившись в страсти, погрузившись в грезы, так непривычно близкие друг другу.

Как будто по одному нервному импульсу, мы одновременно отшатнулись и понемногу пришли в себя. Она положила свою руку на мою, сплела пальцы с моими и крепко сжала.

Я смотрел вдаль через ветровое стекло и видел деревья и звезды; и не видел ничего. Прошло много времени.

— Мы не можем, — безнадежно сказал я.

— Да.

— Особенно в его доме.

— Да.

Еще одна бесконечная минута, и она освободила руку и открыла дверцу со своей стороны, а я открыл свою.

— Не выходи, — сказала она. — У тебя лодыжка.

Однако я вышел на дорогу, а она обогнула машину и приблизилась ко мне. Мы крепко обнялись, но не поцеловались, два жаждущих тела, прижатые друг к другу, обещание и прощание.

— Я увижу тебя, — сказала она, — на вечеринке. — И мы оба знали, как это будет: Лорна Шиптон занудно следит за диетой Генри, а Генри шаловливо заигрывает с Джудит при любом удобном случае, и все громко разговаривают и хлопают Гордона по спине.

Она подошла к парадной двери, отомкнула ее, оглянулась только на мгновение и вошла внутрь, и между нами мучительно, окончательно и бесповоротно встала стена.

Я был один, и я был одинок, как никогда раньше. И в одно декабрьское воскресенье я позвонил Пен и напросился к ней на ленч. Она сказала, чтобы я зашел пораньше, так как ей в аптеку к четырем, я пришел в одиннадцать тридцать и обнаружил роскошный кофе в кофейнике и Пен, запутавшуюся в бечевке рождественского змея.

— Я нашла его, когда полезла за книгами, — оправдывалась она. Такая прелесть. Выпьем кофе и пойдем его запускать.

Мы вытащили его на лужайку и понемногу размотали бечевку, пока наконец высоко на ветру затрепетал дракон, описывая круги, взлетая и ныряя, распустив цветистый хвост. Он поволок нас за собой, и мы медленно шли по траве — Пен, восторженно-увлеченная, и я, просто радуясь тому, что вновь оказался здесь. Она оглянулась на меня через плечо.

— Может, вам с вашей лодыжкой нельзя ходить так много? Или так быстро?

— Ни то, ни другое, — ответил я.

— Еще принимаете окопник?

— Как причастие.

Кости и прочие ткани моего плеча срослись довольно быстро, я бы сказал, и хотя лодыжка запаздывала, я был готов безоговорочно поверить в окопник. Все, что могло восстановить приличную подвижность, подогревало мой энтузиазм: мне приходилось жить со скобами и гулять с утомительно необходимой палочкой, и даже поход к бакалейщику превращался в каторгу.

Мы были на середине пути к дому Гордона и Джудит, когда внезапный порыв ветра вздернул змея ввысь, заполоскал его, бросил на разноцветный каркас и натянул до предела нить, связывающую его с землей. Не успели мы оглянуться, как нить лопнула, крылья ослепительного мотылька свободно взмыли, унеслись по восходящей спирали, стали исчезающей тенью, черной точкой, ничем.