Возле дома казак попросил меня подождать, а сам спешился и забежал внутрь. Я слез с кобылки и накинул повод на столб забора, после чего развязал ворот бурки. На шее у меня крест Святого Георгия, многих впечатляет. Редкая награда в моем чине. Возвратившись в полк после первого рейда, я узнал, что за Малоярославец царь пожаловал мне 3-ю степень ордена. Искать новый знак было негде и некогда, я взял прежний и нацепил на черно-оранжевую ленту, купленную у маркитанта. Кресты 4-й и 3-й степеней внешне почти не отличими, а, если их несколько, носится только высшая, так что и придумывать ничего не надо.

Ждал недолго. Из дома на крыльцо в сопровождении того же казака вышел невысокий человек, одетый в крестьянский кафтан и меховую шапку. Черная густая борода… Только кавалерийские сапоги с рейтузами выдавали в нем военного. Лицо офицера показалось знакомым. Курносый нос, карие глаза, высокий лоб. Неужели Давыдов?

— Здравия желаю, господин подполковник! — вытянулся я.

— Руцкий? — изумился Давыдов, опознав меня. — Какими судьбами?

— Возвращаюсь из рейда по неприятельским тылам. Со мной двести конных егерей и артиллерийская батарея. Хотел заночевать в селе, но ваши казаки не пускают.

— Пустят, — махнул он рукой. — Слышал? — повернулся к казаку. — Скачи и передай мой приказ.

Казак немедленно побежал к лошади и вскочил в седло. Гикнув, унесся к околице. Давыдов сбежал с крыльца и подошел ко мне.

— Рад видеть вас, Платон Сергеевич! Ого! — воскликнул, заметив орден на шее. — Георгий третьей степени! Такого даже у меня нет. И в чине вырос, — он перевел взгляд на офицерский горжет, — уже капитан! За что орден пожалован?

— За Малый Ярославец.

— Погоди, — он потер лоб. — Слыхал я, что там батальон наших егерей несколько часов сдерживал корпус Богарне. Так это вы были?

— Так точно, господин подполковник.

— Без чинов, Платон Сергеевич, — сморщился он. — Мы не на смотре. Горю желанием расспросить, как было дело. А то я после Бородино все по неприятельским тылам шастаю, — Давыдов улыбнулся. — Гляжу и вы к сему подтянулись. Надо бы поговорить. Давайте так, — он вытащил из кармана часы и бросил взгляд на циферблат. — Через пару часов освобожусь от дел, берите своих офицеров и приходите на обед. Разносолов не обещаю, но мяса и водки хватит всем. Вы тем временем размещайтесь. Свободных изб не сыскать, но я прикажу потесниться. Крестьян не обижать, за провиант и фураж платить. Деньги есть?

— Даже серебро, — ответил я, продемонстрировав извлеченный из сумки трофейный франк. — Крестьяне их с охотой берут.

— У нас – тоже! — хохотнул Давыдов. — Кого война разорила, а кому-то на пользу пошла. Будут крестьяне после войны платить подати французским серебром[53]. Условились, Платон Сергеевич. Жду!

Он повернулся и пошел к крыльцу, а я занялся размещением отряда. Спустя два часа вместе с офицерами подошел к избе. Нас ждали. За накрытом столом сидели офицеры с Давыдовым во главе. Завидев нас, они встали.

— Добрый вечер, Платон Сергеевич и вы, господа! — улыбнулся подполковник. Сейчас на нем было кафтана, зато красовался гусарский мундир с орденами. — На правах хозяина представляю своих офицеров. Штаб-ротмистр Николай Григорьевич Бедряга, поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов, поручик Петр Иванович Макаров. Хорунжий Астахов… А это, — он указал на невысокого мужчину в синем казачьем мундире с типично азиатской внешностью, — хорунжий Мекля Сахалов, командир сотни калмыцкой верблюжьей конницы.