— Слушай, Люсь, ты извини, мне позвонить надо, бабку проконтролировать, она там одна совсем… — вывел ее из задумчивости его тихий голос.
— Да ради бога. Мне выйти, что ль?
— Нет, нет! – доставая мобильник, испуганно замотал он головой. – Я только голос ее услышу, и все…А то мало ли… Сейчас, я быстро! Извини…
— Ага, давай…
— Норочка! Ну как ты? – тут же тихо заговорил он в трубку. – А давление? Да? Плохо…Ладно, я приеду скоро! Да, в гостях… Да, Норочка, у девушки…Как ты догадалась? А–а–а… Ну все, лежи давай, я скоро. Двери сам открою… Пока…
— Что, болеет? –участливо спросила Люся, глядя в его огорченное лицо.
— Ну да, давление вот подскочило… Прямо беда с ней! Переволновалась вчера очень, и спала плохо…
— А что случилось у вас?
— Да ничего особенного, просто переселение небольшое. Раньше у Норочки в комнате мама жила, а теперь вот я буду… Вчера к нам мамин друг, наконец–то, совсем перебрался. Жить у нас теперь будет. Он хороший мужик, я за нее рад… Вот и пришлось менять дислокацию : я — к бабке, мать — в мою комнату. Да я не против, мы с ней, с бабкой, дружно живем! Только в последнее время сдала она очень, болеет все. Как бабки Виры не стало — они сестры–близнецы, всю жизнь вместе прожили, — так и она гаснуть начала, как свеча на ветру…
Илья грустно вздохнул и снова медленно двинулся вдоль стеллажа, внимательно рассматривая корешки книг. Люся следила за ним задумчиво, думая про себя – никакой этот мальчишка вовсе не гуманоид, маменькин сынок просто. Или бабушкин внучек. Илюшенька–душенька, глупенький и наивный. И все его добрые порывы да рассуждения про лампочки, дырки и сквознячки будут в этом жестоком мире без надобности…
- Люсь, а это кто? — вдруг тихо и удивленно спросил Илья.
Дойдя до конца стеллажа, он во все глаза уставился на большую фотографию: на фоне желто–красных осенних деревьев улыбающаяся счастливая Люся, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, весело выглядывала из–за плеча отца. Между ног у них, зарывшись в осенние листья, лежал довольный Фрам, свалив набок свой огромный красный язык.
- А–а–а… Это мы осенью в лес ходили, листья пинать… Хорошая фотография, правда?
- Это же Андрей Васильевич…
- Ну да, это Андрей Васильевич Шувалов, мой отец… А что? Откуда ты его знаешь?
- Отец? Он — твой отец?! Не может быть…
- Почему это? Да объясни толком! Чего ты на меня глаза вылупил?
- Понимаешь, Люсь, это ведь он — друг моей матери… То есть муж… Или нет, я не знаю, кто… Это он вчера к нам переселился…
- Иди ты… — испуганно соскочила с дивана Люся. – Как это… А ты ничего не путаешь? Может, похож просто?
- Нет… Я его давно знаю! Он к нам пять лет уже приходит.
- Ах, вот оно что… — помолчав, вдруг злобно протянула Люся. — Теперь понятно. Значит, твоя мать и есть та самая роковая врагиня–разлучница…Эк же меня угораздило, а? Никого больше не догадалась в гости пригласить, только тебя вот… Бывает же…
Она снова замолчала, села обратно на тахту в прежнюю свою позу, подогнув под себя ноги, задумалась. Потом, словно пересилив себя, тихо и грустно произнесла:
— Счастливый же ты, Молодец–Гришковец… У тебя и мать, и бабка, и отчим душевный теперь есть… А у меня — только Шурочка. Несправедливо, однако.