Но Люся Глеба все равно разыскала – очень уж хотелось ему в глаза красивые голливудские посмотреть. Соседи подсказали, где он работает. А Глеб, конечно же, только картинно руками развел: он против воли родительской вроде как и пикнуть не смеет, ни–ни… На вокзал вот проводил. И всю дорогу искренне удивлялся Люсиной этой наивности – как же так, мол, она, глупая, поверила, что он и в самом деле на ней жениться вздумает…И все посматривал на нее оценивающе да насмешливо, рассказывая при этом о невесте своей – такой исключительно длинноногой, такой исключительно блондинке, и с грудью исключительно как у Памелы Андерсон…И не в надобность ей, говорил, никакого такого лишнего интеллекту – только личико беленькое–хорошенькое им портить…
Как Люся все это выдержала да не расплакалась, для нее и самой загадкой осталось. Рассказав до конца всю эту немудреную историю своему случайно–заинтересованному юному попутчику, она, вдруг резко вскинув к нему лицо, спросила отчаянно–горестно:
— Ну вот скажи мне, только правду, — я и на самом деле, что ль, никудышная совсем, что со мной вот так вот поступить можно? Не только обмануть–бросить, да еще и посмеяться потом, да?
- Господи, да дурак твой Глеб! Кретин полный! — горячо и громко проговорил, почти покричал Люсе Илья. — Это же невооруженным глазом видно, какая ты красивая!
- Ну да… — усмехнулась грустно девушка. – Это ты о чем? О внутренней красоте, что ль? Самое главное, чтоб душа красивой была, да? Знаем мы эти сказки для неказистых теток…
- Да при чем тут сказки? Просто я вижу, что в тебе присутствует такое, на что самые красивые женщины, будь они поумнее, тут же и променяли бы всю свою красоту, пушистость и длинноногость. И это, как его… Ну, все хозяйство, которое у Памелы Андерсон в избытке имеется…
- Откуда ты знаешь? Мы с тобой всего час знакомы, а ты уже и увидеть что–то успел?
- Да, успел! Способность у меня есть такая — видеть невидимое…
— Да? Как интересно! А ну, расскажи!
— Да ну… — махнул рукой, вдруг засмущавшись, Илья.
— Что значит – да ну? – возмутилась тут же Люся. – Ничего себе! Нечестно же это –
я тут перед тобой наизнанку вывернулась, можно сказать, а ты мне – да ну? Давай выкладывай, что у темя там за видимое–невидимое!
— Ну, в общем, это теория такая…
Илья замолчал, будто сосредоточился где–то внутри себя, потом недоверчиво–коротко взглянул на Люсю, словно прикидывал, стоит ли ей рассказывать, и не покажется ли ей все это совсем уж смешным…
Когда–то давно, еще в школе, он прочитал в одном из журналов интереснейшую статью известного американского ученого–психолога, который вывел формулу классической счастливости–успешности. И составлялась будто эта самая счастливость–успешность всего из двух показателей : природой заданной человеческой самости плюс корень квадратный из совокупности ума, красоты, ухоженности, интеллекта, родословной и так далее – список этот можно было продолжать до бесконечности. По мнению ученого получалось, что сама по себе счастливость–успешность человеческая и зависит только от величины природной самости, остальные же показатели – ум, красота, ухоженность и так далее — никакого такого определяющего значения вовсе и не имеют, поскольку под корнем квадратным находятся. Вот тогда Илью и поразило собственное свое открытие – показалось ему, что на уровне своих каких–то внутренних эмоций он будто ощущает в человеке эту его природную самость, и порывы эти его странные да лампочки как раз на тех и направлены, в которых эту самость природа вообще заложить позабыла…Что вместо положенной самости у таких людей просто дырка черная зияет, и все. И дует через эту дырку черный сквознячок злобности, недовольства, отчаяния, и вынуждены эти люди изо всех сил похваляться перед другими вторичными своими показателями – красотой, ухоженностью, массой накопленных каких–то знаний, да бог еще знает чем…