Катя засмеялась:
– И вправду, многому научился. Экая морда траурная. Доволен, значит? Сколько же их у тебя?
– Трое правнуков. Две внучки. Дочь – наша с Виточкой. Сейчас в Чикагском университете преподает.
– Ой! – Катрин ухватилась за сердце. – Ваша дочь?! Ты меня добьешь!
– После войны Виточке тяжко было. Ну и… Мы почему-то были уверены, что Герман не осудит. А Пашка нас очень даже одобрил. Потом, правда, Вита мне отставку дала. Обосновала тем, что совместная постель с такой старой теткой, как она, молодого человека слишком компрометирует. Ну или наоборот. Успела еще замуж выскочить и девочку родить. Дария до сих пор со мной работает. Лихая дама. Но до мамы ей далеко. Отчаянной девчонкой наша Виточка была.
– Да вы вообще-то все… – Катрин помолчала. – Молодцы. Мне, выходит, догонять теперь? Постараюсь.
– Да вы, Екатерина Георгиевна, и так… Я немного в курсе. И Парижские события по телевизору смотрел. В секунду вас узнал. И с Ноем Уоти иногда по делам переписываюсь. Вы, Катя, личность известная.
– Тесен мир. Значит, «скользить» ты научился?
– С трудом. Но если очень нужно, прыгаю. Вообще-то, дел и в той, родной, как вы выражаетесь, «кальке» хватает. Родственников-то полно. Пашкины непоседливые по всей Соединенной России разбрелись. Присматриваю, помогаю. Ну и еще кое-какие дела. Катя, если нужно…
– Спасибо. Принято. И если у вас затруднения, милости прошу. С паролем сообразишь. Правда, мы собираемся…
– Собираетесь? Вы, Екатерина Георгиевна, о чем это? Неужели о том чудном поместье у реки? Воздух там хрустальный, и детишкам будет где поиграть…
– Тьфу! Все забываю, какой ты всезнайка. И как голову до сих пор на плечах таскаешь? Колись, твое письмецо из 53-го к нам свалилось?
– Виноват. Думал-думал – а вдруг без того письма ничего бы и не случилось? Послал. Я в вашей «кальке» в монастырь-то наведался. Помнят там блаженненького. Под полом церкви меня погребли, говорят, совершенно нетленный лежу.
– Угу, лежишь. Ты сейчас наверняка куда мудрей меня. Только повторю – не болтай. Я с тем бизнесом завязала. И возвращаться в него не хочу. А вообще-то, молодец. И спасибо, что показался. Хоть и грустно, но все вы молодцы.
– Так школа-то чья? Спасибо, Катя. Ты тоже молодец. Она очень красивая. А глаза у нее действительно вишневые. Я тогда понять не мог, почему вишневые.
– Правда? – Катрин неожиданно смутилась.
Они вдвоем смотрели на сидящую за соседним столиком красивую и очень спокойную женщину. У ее ног сидел задумчивый пушистый пес, псу что-то втолковывала маленькая очкастая девушка. Долговязый черноволосый мальчишка со скрытым интересом поглядывал на собеседника Катрин.
– Ну, я пойду, товарищ командирша, – сказал молодой человек и поднялся, опираясь на щегольскую трость. – Если что – найдете. Даже оттуда. Передавайте мое уважение и восхищение мадам Флоранс. Спасибо за все, Катя.
Эпилог второй (эпилог «кальки», где ничто и никогда не заканчивается)
1 ноября 1919 года. У реки Нарев
(19 км к северу от Варшавы)
Цепи жолнеров поднялись, двинулись к высоте. Пятна разноцветных шинелей, тусклый блеск штыков. Шли тяжело – третья атака с утра, земля разбухшая, липнущая к сапогам и ботинкам. Клади гадов на выбор, начиная с офицеров. Вон какой лощеный поручик шагает, картинно прижимая обнаженную саблю к бедру.