— Ты уже знаешь…

— А ты? Как ты-то узнал?

— Ответ на запрос Пети Доркашова. Я наткнулся на него в тот вечер. Случайность чистой воды! Сколько совпадений! Ты со своей теорией меньшего зла, пьяный дворник, Бульжинский… Я был в такой эйфории от подобной удачи, что видно совершенно утратил бдительность…

— Ничего, брат. Теперь все будет в порядке.

— Надеюсь, пока я валялся здесь, как полено, наш красавчик не натворил чего-нибудь похлеще?

— Нет. Похоже, удача отвернулась от него.

— Он арестован?

— Да. И готовится сегодня услышать свой приговор.

— Значит, ни к чему важному я не опоздал?

— Нет, — Иван рассмеялся. — Ты как всегда пунктуален до отвращения.

В палату заглянул тот самый врач, которого Чемесов застал у постели Олега, когда пришел.

— Заканчивайте. Еще рано танцевать «Барыню».

— Я зайду вечером. Расскажу, чем дело кончилось.

— Не беспокойся. Я никуда отсюда не убегу еще, по крайней мере, неделю.

Врач возмущенно фыркнул, а Иван, улыбаясь, вышел, но потом вернулся. Мстительная улыбка играла на его губах.

— Клистирчик или сначала прикажете подать судно? — пропел он, подражая голосу Родионова, а потом захлопнул дверь и словно удачно нашкодивший мальчишка со смехом бросился наутек.

Он вошел в зал как раз в тот момент, когда пожилой судья объявил перерыв перед тем, как дать слово прокурору для обвинительного заключения. Иван метнулся к приставу.

— Алексей Юрьевич, голубчик, мне аудиенция нужна. Прямо сейчас. С самим, — Иван потыкал пальцем вверх, намекая, что имеет в виду кого-то рангом не ниже небожителей, на что пристав едва заметно усмехнулся.

— Всегда ты, Иван Димитриевич, придумаешь что-нибудь.

— На тебя вся надежда.

— Ну, пойдем. Похлопочу за тебя, так и быть.

Через десять минут Иван уже входил в кабинет коронного судьи.

— Ну что, господин Чемесов, у вас на сей раз стряслось?

— Сегодня утром Олег Иевлев пришел в сознание. Я только что из больницы. Нападение на него совершил именно Григорий Лафар.

— Та-ак. Что будем делать?! — судья побарабанил пальцами по столу. — Он в состоянии дать показания?

— Да. Но он еще очень слаб.

— Ну что ж… В таком случае я, пожалуй, перенесу дальнейшее слушание дела, скажем, на следующий понедельник. И господин Иевлев немного окрепнет, и господин Горчаковин успеет получше подготовиться к атаке. Давно мне не приходилось сталкиваться с подобной невероятной жестокостью и наглостью. Хотел бы я знать, что по этому поводу думают присяжные… — судья скривился.

Как матерый законник старой закалки, Алексей Иванович Плужников все еще не мог привыкнуть к тому, что окончательный вердикт теперь, после этой, по его мнению, ненужной и глупой реформы, выносит не он, коронный судья, назначенный на свой бессменный пост самим Императором, а какие-то люди с улицы. Совершеннейшие профаны в юридических науках, которые в своих решениях руководствуются не точным знанием, а чувствами, эмоциями — суть вещами эфемерными и не подлежащими уложению в четкие рамки сухих строчек законов.

Если адвокату подсудимого действительно удастся разжалобить их своими байками о безумной любви господина Лафара к графине Орловой, которая, якобы, и толкала его на все те страсти, что он совершил… И что бы этой молодой вдовушке оказаться похожей на нильского крокодила? Кто бы тогда поверил в подобные россказни? Так нет же! Плужников вздохнул, пожал плечами и тяжело поднялся из кресла.