Уже с IX века в Византии начинает складываться самая главная часть церковного нутра, потому что наша основа всегда внутри. Например, русская архитектура очень любила белый камень. Она говорила: тело безгрешно, грех — в голове и сердце! А если голова и сердце грешны, то и всё остальное — тоже! ИЗНУТРИ, сердцевина — самое главное в православии. Сердцевиной храма является иконостас. Право на изображение имеет только праздничный ряд, поэтому иконостас и состоит из праздничного ряда икон, а также Деисусного чина. У нас нет изображений многих сюжетов Евангелия: например, бегство из Египта или убиение младенцев Иродом. В православии изображается только то, что входит очищенным, является точками абсолютно истинного торжества. Нет кровавого пути, а есть только знак, водруженный на вершине. Речь идет о сюжетах. У нас существует два искусства — церковное и светское, а на Западе этого разделения нет, оно там отсутствовало изначально.
Напротив иконостаса — продолжение Деисусного чина, «Страшный суд». Это то, из-за чего Екатерина Островского бросилась с обрыва. Когда вы входите в храм, у вас «Страшный суд» остается за спиной. Перед вами — иконостас. Всегда. Что изображено на Деисусном чине? Сидит Верховный Судия Страшного суда с открытой книгой человеческих судеб. Он смотрит туда, на противоположную стену. С одной стороны от Него — Богородица, с другой — Иоанн Креститель. Они — адвокаты на Страшном суде. Они те единственные, кто за нас будут заступаться. Больше за нас заступаться никто не будет. Дальше идет «суд присяжных» — первосвященники и апостолы. А потом весь иконостас. Интересно, что Христос на Страшном суде изображен всегда в мандорле, в овале таком, то есть Он — в другом пространстве, нежели они. Они Его молят, но они Его не видят. Он незримо присутствует и смотрит на эту стену, где вершится Страшный суд.
А «Страшный суд» — это не сюжет, как вам известно. Это некий ФИНАЛ. Общечеловеческий финал. В западном искусстве Страшный суд очень часто изображается на порталах соборов. И там достаточно полная детализация наблюдается.
Восточная христианская Церковь идет одним путем, а Западная христианская — совершенно другим. Это разное отношение к финалу, к тому, что мы все предстанем перед судом Божьим.
У нас сюжет связан с общепринятым каноном.
Мы идем, Россия идет, по пути провозглашения очень высокой чистой успешности. Она несет это. Но самый главный вопрос, и это нас тоже касается: что можно, а что нельзя изображать в искусстве? Простой пример — соцреализм при Сталине. А разве его тогда придумали? Нет, это продолжение традиции — право на изображение в искусстве только точки торжества. Победы, вожди, стахановцы, стахановки, завершение строек. Только финал, только торжественный финал. А Страшный суд будет на другой стороне.
Скажем более того: вся история русского искусства, в другой форме, продолжает эту традицию. Мы говорим: «Вот эта традиция, которая сначала развивалась как церковно-византийская или церковно-греческая, — это духовная традиция». Обозначенная в своем языке в XI веке, она явилась и продолжала быть до начала XX века. Подчеркиваем — до начала XX века, когда Россия была интегрирована в другой процесс, соединившись с процессом духовных трансформаций.