— Вы лучше рисковали бы головой, сражаясь с врагами республики, а вы только пьянствуете с ними да попусту тратите на кутежи свои деньги.

— Я трачу? Да за кого вы меня принимаете? Мало того, что я связываюсь с мужиками, мне еще и деньги платить за них? Я считаю за великое благодеяние, что позволяю им платить за себя.

— А Богун? Что он тут поделывает?

— Он? Прислушивается, как и все другие, чем пахнет со стороны Сечи. Он любимец всех казаков. Они его чуть не на руках носят, потому что переяславский полк за ним, а не за Лободою пойдет. А кто знает, на чью сторону станут реестровые Кисеговского? Богун всегда был с низовцами, когда нужно идти на турка или татарина, а теперь сильно колеблется. Он мне проговорился под пьяную руку, что влюблен в шляхтянку и хочет жениться на ней… ну, ему и недосуг накануне брака брататься с мужиками. Эка, какой славный мед!

— Да вы выпейте еще.

— Выпью, выпью. У Допула такого нет.

— Вы не спрашивали, как зовут невесту Богуна?

— Пан Скшетуский, на кой черт мне знать ее фамилию? Знаю только, что как только она наставит рога Богуну, то будет называться женой быка.

Наместник еле сдержался, чтобы не ударить пана Заглобу, а тот все продолжал болтать, не обращая ни на что внимания.

— В свое время я тоже никому спуску не давал. Если б порассказать, за что я подвергся пытке в Галате! Видите дыру на моем лбу? Это проклятые евнухи в серале тамошнего паши меня поймали.

— Вы говорили раньше что-то о разбойничьей пуле?

— Я говорил — разбойники? Я отлично выразился! Все турки разбойники, убей меня Бог!

Пан Заглоба еще долго распространялся бы на эту тему, если бы двери не отворились и в комнату не вошел Зацвилиховский.

— Ну, пан наместник, — сказал старый хорунжий, — лодки готовы, проводники люди верные; можете ехать хоть сейчас. А вот и письмо.

— Так прикажите всем идти на берег.

— А вы куда едете? — поинтересовался пан Затлоба.

— В Кудак.

— Ох, горячо вам там будет!

Но наместник не слыхал уже этих слов. Он торопливо вышел на двор, где все его люди и лошади уже стояли готовые к дороге.

— На коней и к берегу! — скомандовал пан Скшетуский. — Коней поставить на лодки и ждать моего прибытия!

А в это время Зацвилиховский допрашивал пана Заглобу.

— Говорят, что вы теперь дружите с казацкими полковниками?

— Pro publico bono, пан хорунжий.

— Я отлично вижу, что вы человек неглупый и очень остроумный. Остроумия у вас гораздо больше, чем чести. Вот и теперь вы заискиваете перед казаками, чтоб ничего не потерять, если они останутся победителями.

— Хотя бы и так! Испытав все прелести турецких истязаний, я вовсе не имею охоты испытывать того же от казаков… Два таких гриба любой борщ испортят. А что касается моей чести, то я лучше буду молчать. Пусть другие говорят что угодно. Истина всегда всплывает наверх, как масло всплывает поверх воды.

В комнату вошел Скшетуский.

— Солдаты готовы, — сказал он.

Зацвилиховский налил кубок.

— Счастливого пути!

— И благополучного возвращения! — прибавил пан Заглоба.

— Любопытный край вы увидите, — продолжал далее Зацвилиховский. — Пану Гродзицкому в Кудаке передайте мой поклон. Вот это солдат! Живет на конце света, далеко от гетманских очей, а порядок у него такой, что дай Бог такого в республике. Я хорошо знаю Кудак и пороги. В прежнее время частенько приходилось езжать туда… а теперь сердце защемит, когда подумаешь, что все это прошло, миновало…