Они начали с обычной дюжины физических упражнений, да и число повторений не было слишком уж большим, хотя Чавез почувствовал выступающий пот. Лишь во время пробежки он понял, насколько трудно ему придётся. Солнце взошло над горами, и сержант впервые сумел оценить, какая местность их окружает. Лагерь находился в глубокой долине и занимал примерно пятьдесят акров почти ровной площадки. Всё остальное вокруг казалось вертикальным, однако при более близком знакомстве склоны были не круче сорока пяти градусов и местами покрыты приземистыми карликовыми соснами, которые никогда не достигнут высоты, необходимой для рождественских украшений. Четыре отделения — каждое с инструктором и капитаном во главе — двинулись в разных направлениях по тропинкам, выбитым в горных склонах. На протяжении первой мили, по оценке Чавеза, они поднялись примерно футов на пятьсот, постоянно пробираясь по причудливым изгибам в сторону возвышенности, покрытой скалами. Инструктор не дал команды петь, что обычно является составной частью пробежки строем.

Впрочем, и строя-то никакого не было, просто вереница солдат, старающихся не отстать от безликого робота, чья белая майка звала их навстречу смерти от изнеможения. Чавез, не начинавший ни одного дня за последние два года без пробежки длиной в добрых три мили, заметил, что задыхается уже после первой.

Ему хотелось сказать что-то вроде: «Здесь нет проклятого воздуха, нечем дышать!» — но он понимал, что нельзя понапрасну расходовать кислород, каждая молекула которого была необходима для обогащения его крови, циркулирующей в теле. Инструктор остановился на вершине холма и обернулся, чтобы убедиться, все ли следуют за ним;

Чавез, который напрягал все силы, чтобы сохранить своё место в цепочке бегущих, получил возможность увидеть панораму, достойную фотографии самого Анселя Адамса, причём она казалась удивительно живописной в ослепительном свете утреннего солнца. Но единственной мыслью сержанта, когда он увидел горы, протянувшиеся перед ним больше чем на сорок миль, был ужас, что его заставят пробежать все эти мили. Господи, а мне казалось, что я в отличной форме! Черт побери, я действительно в отличной форме!

Следующая миля пролегала на восток по узкой полоске хребта, и сверкающее солнце безжалостно светило в глаза, которым нужно было постоянно оставаться настороже. Тропинка, проложенная по вершине хребта, была узкой, и стоило ступить в сторону от неё, как можно было упасть и сильно разбиться. Инструктор постепенно увеличил темп бега — или, по крайней мере, так казалось солдатам, пока, наконец, не остановился на другой вершине.

— А ну, не стойте на месте! — заворчал он на тех, кто прибежал вместе с ним. Чавез заметил, что отстали всего два человека, оба из числа тех, кто прибыл вчера, да и то всего на двадцать ярдов. На их лицах был виден стыд и решимость выдержать все. — О'кей, парни, отсюда наш путь лежит под гору.

Так оно и было большей частью, но из-за этого бег стал лишь более опасным.

Ногам, словно резиновым от усталости, вызванной кислородным голоданием, приходилось спускаться по ведущему вниз склону, причём его крутизна менялась от плавной до опасно крутой, он был усыпан камнями, угрожающими неосторожным.