— Пододеяльник…

— Хорошо, — остановил я её.

Окна изнутри запирались не на шпингалеты, а на крючки. Широкие форточки.

В деле, которое я знаю почти наизусть, моим предшественником записано, что окна были закрыты, форточки — открыты. Лето…

В кухонном закутке имелся небольшой встроенный шкафчик без полок. В нем

— запылённые бутылки. Иностранные, в магазине не принимают. Старая соломенная шляпа.

— Валерий иногда надевал, когда возился на участке, — прокомментировала старушка.

Ещё имелось несколько истрёпанных газет и журналов.

«Сельская молодёжь» полугодовой давности, «Иностранная литература», «Новый мир».

Я перелистал их. Из «Нового мира» выпала школьная тетрадка. Вернее, то, что от неё осталось — обложка и двойной листок.

Не та ли, из которой Залесская вырвала бумагу для последнего письма? А может быть, и другая.

Да, разжиться следователю, прямо скажем, нечем.

Тетрадку я на всякий случай забрал.

Замок входной двери — обычный, врезной. Он закрывался с трудом. Савелию Фомичу пришлось попыхтеть над ним.

— Что значит заброшенная» вещь, — вздохнул он. — Без руки хозяйской и железо чахнет.

Было непонятно, к чему это относилось: к безалаберности бывшего владельца, Залесского, или к заброшенности дома.

И все-таки в протокол осмотра места происшествия эту деталь я вставил. Теперь надо фиксировать каждую мелочь. Пригодится она или нет, никогда не угадаешь.

Покинув пустой, прямо скажем, мрачноватый домик, я отправился в детский сад.

Директор совхоза назвал имя Марии Завражной. Ближайшей подруги Залесской.

Её показаний в деле не было. Все-таки странно вёл дело следователь. Как можно было обойти такого человека? Наверняка ведь он знал об их отношениях с умершей…

Я зашёл к заведующей детсадом, представился. И пока она ходила звать Завражную и улаживала вопрос, с кем на некоторое время оставить её малышей, я быстренько прикидывал в голове план предстоящего разговора. Для меня знание собеседника, пусть даже мало-мальски пригодного для выяснения фактов и обстоятельств, — дело первостепенной важности.

Нет двух людей, которые бы совершенно идентично зафиксировали все детали одного и того же происшествия.

Если даже они были непосредственными очевидцами события. Все зависит от психологии, человеческой фантазии и личной установки.

Мать моя любила приговаривать: всякая побаска хороша с прикраской. И вот эта самая прикраска присутствует везде непременно, хотим мы этого или нет. Это и настроение, и отношение к тому, о чем говоришь, и какие-то ассоциации, воспоминания, а то и просто-неправда.

Самое удивительное, что искренние, правдивые люди бывают иной раз для меня труднее и мучительнее тех, кто врёт и путает заведомо. Раз показавшееся может представиться им истиной. Они на ней настаивают. И как прорваться, как отшелушить дорогую «прибаску», если она — как бы образ события?

У того, кто хочет скрыть истину, все придумано. И эта ложь в ходе и соприкосновении с фактами и уликами обязательно терпит поражение.

Но ложность показаний, как бы они ни были продуманы и пригнаны преступником, входит в противоречие с реальными фактами, которые произошли в жизни…