Шавырин работал истопником в бане. В четыре часа утра девятого июля он шёл «разводить пары». Возле двора секретаря партбюро стоял мотоцикл с коляской. По всем приметам —главного агронома.

Странно только, что истопник был до того перепуган, что я едва не заподозрил его в нечестности. Вдруг Шавырина подговорили? С виду он какой-то пришибленный, согнутый, в латаных валенках, в старой, потёртой фуфайке…

Не дожидаясь ответа Томской прокуратуры, которая должна была по моей срочной просьбе допросить Любу Шульгу и Рудика Швандерова, я вызвал Ильина.

Забегая вперёд, скажу, что Люба и Рудик, за исключением незначительных деталей, рассказали то же, что и Линёва…

Когда явился Ильин, я без всякого предисловия спросил его:

— В котором часу вы ушли из дома Шульги?

— В четыре семнадцать, — ответил он, даже не моргнув.

— Почему такая точность?

— Когда проснулся, посмотрел на часы. Я вообще люблю точность.

— Почему вы отказывались сообщить о таком важном факте? Это же ваше алиби.

— Вы его доказали сами. — На лице Ильина промелькпула усмешка. А может, удовлетворение.

— Если уж заниматься казуистикой, то вы, кажется, давали подписку о том, что несёте ответственность за дачу заведомо ложных показаний… Значит, обманывали, когда говорили, что не помните, где провели ночь с восьмого на девятое июля. — Он хотел что-то вставить, но я его остановил:

— Вы всё помните. Четыре семнадцать…

— В этом вопросе я готов признать свою вину.

Я отложил ручку:

— Николай Гордеевич, вы, кажется, альпинист?

— Бывший. Уже года четыре, как не ездил в альплагерь. Да и не знаю, когда теперь выберу время. Наверное, уже дисквалифицировался…

— Хорошо, все равно поймёте. Как это у вас называется — идти в связке?

— Да, так.

— Представьте себе, что один из альпинистов решил вдруг на самом опасном месте, так сказать, выбыть из связки. Обрезать верёвку, связывающую его с товарищами.

Как это называется?

— Самоубийство, — сказал он спокойно.

— По отношению к себе-да. Л каково остальным?

— Могут погибнуть тоже. Смотря каким он идёт.

— Теперь вы можете понять, чего стоило ваше молчание? Пз всей картины жизни Ани выпадало одно звено, вы…

— Но ведь я…

— Подождите, дайте мне закончить. Чтобы доказать вашу невиновность, у меня ушло много времени. Понимаете, может, по вашей вине где-то совершено ещё одно преступление. Я вас не пугаю. И говорю самым серьёзным образом. — Я замолчал.

— Мне казалось, что моё… наши отношения с Аней сугубо личные и к делу не относятся. Да какие там были отношения… — Он махнул рукой,

— Николаи Гордеевич, вы же не знаете, что такое работа следователя. Вы неспециалист. Представьте себе, вам, главному агроному, который из многих составных должен найти неизвестное, ответить на вопрос, когда и что сеять, метеорологи дают неправильную сводку или вообще молчат.

Гадай, мол, сам. В какое положение вас поставили бы, а?

Вот и вы за меня решили, что я должен знать, а чего пет.

Ильин передёрнул плечами. Разговор задел его за живое.

— Откровенно хотите?

— Опять за своё. Я вас упрекаю за неоткровенность, а вы…

— Мне казалось, вы меня ловите на чем-то…