Я обернулась на писк и пыхтенье и увидела, что поодаль возятся несколько карапузов постарше.

Колени ослабли и подкосились. Среди женщин и детей, такой мирной картины после этих страшных мужчин и женщин с окровавленными подбородками, я почувствовала себя почти в безопасности. Женщины подняли на меня глаза, оценивающе осмотрели грязную белую сорочку. Задержались взглядом на обрывках шерстяных чулок, хмыкнули.

— Привет, Вилла, — сказала еще одна женщина, выходя из кустов.

Она сильно отличается от остальных. Волосы пшеничного цвета, глаза голубые. Плечи хрупкие, руки тонкие. У полной приоткрытой груди женщины почмокивает темноволосый младенец. Над розовыми ушками крохи белые волосенки.

— Привела новенькую? — спросила подошедшая женщина и улыбнулась мне.

Вилла скупо кивнула ей.

— Ну же, — подтолкнула она меня в спину, — ты хотела пить и…

Еще вчера от подобной прямолинейности я бы залилась краской стыда, а тут просто испуганно моргнула и пробормотала что-то о том, что хотела поздороваться.

— Наздороваешься еще, — буркнула Вилла. — Когда с тобой сочтут нужным поздороваться.

— Зря ты, Вилла.

Одна из женщин зевнула в ладонь.

— Она привыкнет, — лениво протянула другая, перекладывая запротестовавшего ребенка ко второй груди.

— Сомневаюсь, — сказала Вилла и сложила руки на груди. — Ну? Чего ждешь?

— Я хотела спросить, — пролепетала я. — Не встречу ли я тут кого-то… ну, не женщин и не детей?

— Вот мученье! — рявкнула Вилла.

— Иди, — сказала мне женщина с младенцем у груди. — Здесь только женщины и дети.

— Помойся, — поддержала ее еще одна. — Постирай одежду. От тебя за версту воняет потом, сциллой и сетвоком.

Вилла не стала ждать, пока я еще что-то скажу, а просто толкнула меня по направлению к кустам, и я чуть не споткнулась.

Оказавшись за пышной зеленью кустов, покрытой мелкими розовыми и белыми цветочками, я услышала смех женщин. Надо же. Здесь умеют смеяться.

Спустившись к журчащей воде, я обнаружила, что здесь ручей образует небольшую купальню. Можно даже сделать пару гребков.

Как она сказала — сциллой и сетвоком? Я принюхалась, отдернула ворот сорочки и ахнула: все тело в каких-то зеленых подтеках. Оглянулась по сторонам — из-за кустов раздался недовольный детский вопль и прозвучал женский смех.

Видно, делать нечего. Я быстро стащила сорочку, оставшись в одних коротких, до середины бедра, панталонах и рваных шерстяных чулках. Тело почти сплошь покрыто кровоподтеками, ссадинами, синяками. Причем большая часть синяков подернуты желтым — так бывает, когда ушибы давние. А еще кожа липкая, в какой-то буро-зеленой гадости. Наверно, эту гадость и имела в виду женщина.

Стараясь не думать, ни откуда эти синяки, ни тем более липкость по всему телу, я стянула панталоны и чулки.

— Спокойно, Эя, — подбодрила я себя вслух. — Не надо тебе думать, что будет, если сюда зайдет один из этих дикарей, хватит с тебя потрясений, которые вряд ли на этом закончатся…

В горле встал ком, я запнулась. Потрясла головой, присела возле ручья и принялась полоскать одежду. Вода оказалась ледяной, пальцы вмиг покраснели, я прикусила губу.