Мне стало понятно, от кого Эдик наслушался про лес, когда кричал мне в пылу ссоры, что закопает как собаку. В душе поднялась горечь и тени словно сгустились, надвигаясь из углов к кровати и стоящему сыну.

— Умная сильно? — зло зашипел Эдик. — Мне бабка бы этого никогда не простила. Родственники из деревни понаехали, нужно было сделать всё по-людски. Бабка мне и раньше говорила, что дом отпишет, потому что не прогуляю наследство как другие детки. Она меня самым путёвым считает, а на родню остальную злится. На похоронах пообещала, что сделает это, чтобы и её достойно похоронил. Так что, когда в следующий раз в деревню поедем, нос сильно не криви. Нужно узнать, отписала ли, а если нет, нотариуса привезти, чтобы всё оформить.

Ого! Для меня стало откровением, что Эдик общается с бабкой. Я со всеми прервала отношения. Сначала меня вся родня осудила из-за развода и не хотели видеть. Но слетелись как вороньё после смерти тёти, когда она отписала мне квартиру. Уговаривали продать её и вернуться в деревню. Помочь с ремонтом дома. И у всех братьев и сестёр тут же образовались денежные затруднения, которые они хотели решить за мой счёт. Ведь не справедливо, что мне всё наследство досталось.

«Надо разделить поровну! Поступить по совести!» — твердили мне на все лады.

Не знаю, как я тогда не дрогнула. Спасло понимание, что это будет наследство Эдика и я не имею права его разбазаривать. Хотела для сына лучшего, чтобы жил в городе, учился, не знал тяжёлого труда.

Отказалась продавать, оставить квартиру мне было решение тёти и её право. На меня разобиделись, вёдра грязи вылили. Попытались судиться, но ничего не вышло. В итоге опять исчезли с горизонта. Эдик о родне знал, но ни слова мне не говорил, что общается с ними.

— Да сдалась тебе эта деревня и их развалюха! — воскликнула невестка.

— Дом — развалюха, согласен, но участок большой и земли два гектара под огородами. Так что будь добра, умасливай старуху.

— Ещё чего! — задрала нос Людочка.

— Шубу хочешь? Куплю, если напишет дарственную.

Слово «шуба» произвело магическое действие и лицо невестки просветлело.

А Эдик продолжил распекать супругу:

— Будь ты умнее — и насчёт матери бы мне мозги не выносила. Она ночью и к ребёнку бы вставала, и тебе с ним днём помогала. Ведь нелегко же всё одной, — сел рядом с женой и погладил её по руке.

— Нелегко. Всё на мне! — тяжело вздохнула невестка и стала оправдываться: — Гормоны. Видеть её не могла. Как ходит, шаркая ногами, как гремит кастрюлями, когда я сплю. И противно было, она же уборщица. Возюкается в грязи, а потом всё в дом несёт и к еде прикасается. Я же не знала, хорошо ли руки она мыла после всего. И меня тошнило!

— Ну, знаешь! — отдёрнул руку Эдик. — Это был токсикоз. У меня от стряпни матери ни разу изжоги даже не было, а после твоей я уже сколько раз расстройством маялся. Сама бы их почаще мыла.

— Готовь тогда сам, если не нравится! — разобиделась Людочка.

— А работать ты за меня будешь? — накинулся на неё сын.

Они начали собачиться, а мне так противно стало. Захотелось оказаться подальше от них.