Но мои сердце и душа всегда будут принадлежать другому человеку. Мы с Томасом были партнерами во всех смыслах. И хотя мне было немного грустно представлять жизнь без магии и непринужденных улыбок Мефистофеля, думать о жизни без Томаса Кресуэлла было невыносимо. Оставить его все равно что жить, лишившись сердца.

Я потянулась и прижалась губами к щеке Мефистофеля.

– В другом мире или в другой жизни мы могли бы вместе творить удивительные вещи. Однажды вы сделаете счастливой какую-нибудь женщину, но это не я. Мне жаль.

– Мне тоже. – Его кадык дернулся, и я изо всех сил сжала его ладонь. Еще мгновение он обнимал меня, а затем встал. – Я изобрету что-нибудь гениальное и назову в вашу честь, моя утраченная любовь.

Не удержавшись, я рассмеялась, громко и от души.

– Прощайте, Мефистофель.

– Для вас Эйден. – У двери он задержался. – До новой встречи.

Томас напряженно застыл рядом со мной, держась руками в перчатках за обледеневшие перила. Мы наблюдали, как пассажиры сходят на берег. У них наверняка будет что рассказать об этом злополучном пароходе. Даже Гудини не сбежать от скандала, хотя я была уверена, что в итоге у него все будет хорошо. Сквозь толпу шли полицейские, чтобы забрать из карцера преступника, которого газеты окрестили Баварским потрошителем. Осталось чуть-чуть. У меня перехватило дыхание, и мне вдруг захотелось прижать руки к животу. Я не хотела прощаться. Прощание внушало мне ужас.

– Уодсворт, я скоро вернусь. Ты даже не заметишь моего отсутствия.

Я вглядывалась в его профиль, и мое сердце глухо стучало. После моего ранения Томас ни разу не посмотрел мне в глаза. Я знала, что моя ловкость слов сработала слишком хорошо, и заслужила его гнев, но его холодность была невыносима.

– Это все? Все, что ты можешь сказать?

– Это не изменит того факта, что я нужен здесь, в Нью-Йорке, как представитель твоего дяди.

Он глубоко вдохнул, не сводя взгляда с покидавших пароход людей. Мне захотелось вцепиться в его пальто и трясти, пока он не посмотрит на меня. Но я держала одну руку вдоль тела, а другой опиралась на одолженную трость. Томас всегда предоставлял мне свободу выбора. Я тоже не отниму ее у него. Если он хочет остаться здесь, я не стану эгоистично умолять об обратном.

– Я присоединюсь к вам, как только смогу.

Я не обратила внимания на скатившуюся по щеке слезу. Я не хотела расставаться вот так, когда он холоден и далек, как берега Англии. Мы слишком много пережили. Хотя, возможно, дело не в моем притворстве, вполне вероятно, что ему невыносимо смотреть на меня после ранения.

Может быть, моя поврежденная нога напоминала ему, что мы оказались на волосок от гибели. Может, я и поняла, от чего готова отказаться, но это не значило, что он пришел к такому же выводу.

Я овладела эмоциями, гордясь тем, как хорошо теперь их контролирую.

– Разве ты не должен сказать что-нибудь вроде «Уодсворт, я буду ужасно скучать. Следующие несколько недель наверняка станут медленной пыткой»? Или какую-то другую кресуэлловскую остроту?

Он наконец-то повернулся ко мне, без обычного озорного блеска в глазах.