– Айда к нам, трактористам! – звал его Яшка.

– Ур! Ур!

– Опять – ур… Зауркал… Сродили тебя, видно, при молитвах, коль ты такой.

А те, кому предстояла очередь поливать, стояли около своих огородов и злились, глядя, как Митька Спирин увязает в топи загона. Никита Гурьянов уж не раз, сначала легонько, потом громче, наступал:

– Митрий… Зря ты льешь воду, все равно она на бугорок не пойдет!.. Чай, она не лошадь, вода-то, чтоб в гору? Не загонишь!

– А мы поглядим, а мы увидим, загоним, – тараторил Митька и загонял: – Елька, гони!

Под конец Никита не выдержал:

– Что ж, в самом деле, на полив дано двадцать четыре часа, а он третий час держит. Будет! Не оставаться же через твой бугорок без поливу, – и хотел Никита ковырнуть лопатой землю и пустить, воду к себе на огород.

– И-и-и-и! И не моги! – заорал Митька. – Тебе все мало! С бабой, что ль, захотелось полежать? Успеешь, ночь-то длинна!

– Небось, – вступился Петька Кудеяров, – советскую власть защищать не ходил, на печке бока грел, а теперь как что, так первый норовит… Тебе не грех и совсем не давать.

У Никиты затряслась рыжая борода.

– Да ты… да ты и сам-то все больше в тылу акулил, – выпалил он. – Воевал! Воевал ты вон с самогонкой.

– Нет, врешь, – одернул его Митька Спирин. – Он вместе со мной дрался.

Где дрался и как дрался, он не сказал, но Никиту этим ошпарил. Тогда и Никита кинулся на него:

– Вояки! С самогонкой оба воюете. А ты, Петька, знаю ведь я, как к бандюку Карасюку подлаживался.

От такого напора Петька опешил. Сначала он ругнул себя за то, что вмешался не в свое дело, но схватка началась и отступать ему не хотелось. Он сорвался с места и во всю глотку, думая криком перебить Гурьяновых, заорал:

– А раз самогон, ты должен в милицию… А не тут языком хлопать… Знаешь, за такие дела?

– В милицию? И в милиции такие же сидят, – тихо проговорил Никита. – Вояки. Все вы вояки около баб. – И тут же, не дожидаясь общего согласия, ковырнул лопатой землю, крикнул: – Будет! Постановляем большинством. Будет!

И вода хлынула на его полоску.

– Загороди! Сказываю тебе, загороди! – Митька метнулся на него. – Загороди, а то вот дам по сопатке! Это тебе не старый режим, – и вгорячах толкнул кулаком Никиту в грудь.

Никита, отступив на шаг, сунул Митьке в зубы лопатой, сказал:

– На! Толкаться не будешь.

– А-а-а! – взвыл Митька и, зажав грязными руками рот, присел на корточки. – А-а-а! Убили!

Брызги полетели во все стороны. Спирины с ревом кинулись на Гурьянова, Гурьяновы – на Спириных. От гама галки на ветлах шарахнулись во все стороны. Потом гам оборвался, его заменили глухое рычание, удары кулаков, хруст, звон лопат. Гам сорвал мужиков с плотины. Они кинулись к седьмой сотне и, разнимая, невольно вступили в драку. На гам побежали мужики и бабы из улиц.

Кирилл, Степан Огнев, Яшка, Захар Катаев хватали за шиворот дерущихся мужиков, отбрасывали их в сторону, а они вновь, рыча, закрывая лица, согнувшись, кидались в бой. Кирилла кто-то раза два сзади ударил в затылок.

«Видно, кто-то в обмишулках бьет», – подумал он, растаскивая мужиков. Но тут его кто-то еще сильнее саданул в висок, он покачнулся и упал на одно колено в грязь.