Взглянув в коридор, я не увидел вообще ничего. Там стоял мрак, густой, как застоялая вода.

— Майк!

Мой голос провалился в темноту. Коридор рассосал его в обитых пластиком стенах.

— Майк!

Шаг за шагом я погружался в темноту. Потом пошел быстрее, вытянув перед собой руки. Немудрено и голову разбить…

За первым же поворотом я споткнулся о что-то мягкое. Наклонился — и ощутил скользкую ткань десантного комбинезона.

— Майк! Что же ты… А…

Он еле слышно застонал. Я провел ладонью по его лицу — оно было мокрым. Кровь? Все-таки ранили? Это чушь. Чушь… Не самое страшное, что могло случиться.

— Щенок. Ну щенок… Знал же, нельзя тебе одному туда соваться… — шептал я, неся тело Майка к выходу.

Света уже не было и в «переходнике».

— Сейчас, Майк… Сейчас разберемся, — пробормотал я, укладывая его у открытого люка. Метнулся назад, на ощупь нашел два огнемета. Вернулся на поверхность. Мрак был полнейшим — сквозь тучи не пробивались ни звезды, ни ущербная четвертинка луны. Так, скалы были правее люка…

С десятиметрового расстояния я всадил в скалу две огнеметные капсулы. Полыхнуло жаркое белое пламя. Я повернулся к Майку.

На лице его была не кровь — рвота. Так быстро начинает тошнить лишь от смертельного лучевого удара.

— Майк… Зачем?

Он вдруг открыл глаза и отчетливо произнес:

— Это реактор.

— Тебе больно?

— Плечо… Это датчик… колет. Здесь радиация? Мы еще внутри?

— Нет…

Значит я… излучаю. Отодвинься.

— Что же ты, Майк…

Там система дурацкая, надо проходить сквозь горячую зону… Непременно… Отодвинься, облучишься…

— А компьютер?

— Его не остановишь… Мы знали, я к реактору и шел. Единственный шанс… Отодвинься, ты же себя губишь…

— Так ты знал? Заранее?

Огонь начал гаснуть, и лицо Майка погружалось в тень.

— Они же не стоят тебя! Не стоят!

— Откуда ты знаешь? Может там… сейчас… их, русский Майк останавливает свои… ракеты… Все повторяется… и зло… и добро…

Он замолчал. А потом отчетливо произнес:

— Ты добрый. Стань человеком, Драго…

Там негде было вырыть могилу. Я обложил его тело камнями, а на одном, в изголовье, выцарапал имя. Когда я положил сверху люггер, меня начало подташнивать.

Я плыл в багровом тумане. Ярко-алые деревья, шелестя черной листвой, качались вокруг. Они то подступали совсем рядом, вслушиваясь в мои шаги, то испуганно отшатывались. И чего они боятся? Я же дракон. Я не трогаю деревья и травы. Я не рву цветы. Я дракон…

Озноб выхлестывался из груди с каждым толчком сердца. Я уже забыл, как оно бьется. А сердце стучало часто, напряженно, словно вспрыгивая по какой-то лестнице все выше и выше. Что там, наверху? Обрыв? Дверь?

Однажды я поймал себя на том, что стою на коленях и трусь лицом о бугристую осыпающуюся сосновую кору. Багровый туман при этом отступал, и становилось легче. Потом я ловил себя на этом еще несколько раз. Но мне даже не становилось страшно. Вот когда я увидел возле губ свою руку, а в сложенных чашечкой пальцах — воду, а в воде — зеленоватых, водянистых личинок, вот тогда я испугался. Я выплеснул воду и отошел от смертельной лужи, тщетно пытаясь вспомнить, успел ли я напиться…