Отодвинув рукой вздрагивающие, сизовато-серые легкие, я взял сердце. Рассек сосуды — кровь хлынула так, что у меня намокли рукава. Снова посмотрел на живого монаха.

— Не отводить взгляд!

Сердце было скользким, оно пульсировало и переливалось в ладонях. Я ощутил знакомое солоноватое тепло.

— Нет!!! — закричал Майк.

У Брата Господнего дернулась щека. Веки у него по-прежнему были открыты, но взгляд утратил четкость, глаза ушли в сторону. Он то ли потерял сознание, то ли впал в транс — монахи это умеют.

Я взглянул на кровавый комок у себя в ладонях. Не зверь же я, чтобы жрать сырое мясо… Драконы едят человечину и пьют кровь не потому, что им это нравится. Людоедство — высшая форма страха, надежнейшее средство внушить ужас… А этот монах и так парализован страхом.

Выпустив сердце из рук, я ударил монаха по лицу. Тот вздрогнул, приходя в себя.

— Сейчас ты пойдешь в свой монастырь. Найдешь настоятеля и скажешь, что я приговорил его к смерти. Скажешь, что до больших дождей я узнаю вкус его крови. Понял?

Лезвием ножа я легонько полоснул его по лбу. Он вскинул руки, защищая глаза. Я полоснул еще раз, накрест.

— Иди.

Он уходил шатающейся походкой и, прежде, чем исчез за деревьями, дважды упал. Я повернулся к Майку:

— Крест на лбу — знак отсроченного приговора. Теперь любой дракон, который встретится ему, исполнит приговор.

По закаменевшему лицу Майка прошла судорога.

— Отсроченный… — бесцветным голосом повторил он. — Приговор?

С ним творилось что-то непонятное. Сквозь мальчишескую браваду проступала жесткая, непреклонная твердость. Так выглядывает монолитный бетон из-под осыпавшейся штукатурки.

— Идемте, Драго…

Неужели так просто?

Я не ответил. Подошел к ручью и с наслаждением умылся. По воде пошли мутные красные разводы. Мерзко мне было почему-то. Может быть, оттого, что в этой короткой схватке победил не я, дракон, а «щенок» Майк? Я растянулся возле ручья, уткнувшись лицом во влажную, пахнущую землей и перепрелыми листьями траву. Услышал, как захрустели ветки — это Майк сел шагах в пяти от меня. Майк, а не «щенок»! Будущий дракон Майк!

Неужели все так просто? Неужели Майку хватило этой встряски, чтобы в нем проснулся дракон? И поразившая меня решимость, вырвавшаяся из мальчишки, как стальная пружина из ветхого футляра, — это решимость дракона, расстающегося с человеческой шкурой.

У каждого есть свой миг, когда он превращается в дракона. Обычно это миг страха, нестерпимого, до дрожи в коленках, до холодеющих пальцев, когда желание жить вытесняет все. Когда смерть впервые оказывается рядом, и ты расстаешься с глупой детской верой в собственное бессмертие. Когда не умом и не сердцем, а жалким, трясущимся телом осознаешь — нужно или выжить, или остаться человеком…

Я такую минуту пережил давным-давно, еще когда Элдхауз повел нас в первый набег на крошечный, беззащитный поселок, и Джереми, сволочь Джереми, паскуда Джереми на моих глазах расстрелял не сумевшего снять часового пацана. Даже имени того мальчишки я сейчас не могу вспомнить, лишь крутится в памяти хмурое, вечно сосредоточенное на чем-то своем лицо. Я тогда перенес шок, и не мог говорить — к горлу словно прилип холодный комок, не дающий произнести ни слова. Меня дразнили все, или почти все. Лишь Рокуэлл и тот мальчишка никогда не смеялись… Увидев, как Джереми расстреливает его, я словно проснулся. Именно с того момента у меня ясные воспоминания о детстве. Негромко хлопает пистолет; отходя назад, щелкает ствол; быстро наплывает едкая пороховая гарь… На лице Джереми не то оскал, не то улыбка… А мальчишка крутится на снегу, дергаясь от каждой пули, и кровь темными фонтанчиками плещет на снег, оставляя в нем длинные ровные проталины… В ту секунду я понял — точно так же смогу корчиться под пулями и я сам. Если не заставлю каждого встречного джереми вздрагивать от одного моего взгляда… И почти сразу узнал, как этого добиться. Достаточно превзойти их в жестокости. Достаточно выместить свой страх на ком-то еще более испуганном и беззащитном, вроде той несчастной девчонки в захваченном нами доме. Запредельная жестокость в первую очередь ужасает любителей жестокости