— Ну и как она?

— Контральто. Приятное. Эстрадное, не оперное.

— Нет, вообще…

— Ну откуда я знаю? Мы только на репетиции виделись. В октябре.

— Ты ж говорил, Новогодний Огонек.

— Так его в октябре и начинают снимать, «Огонек». Но Лапин все изменил.

— А кто такой Лапин?

— Недреманное око и чуткое ухо. Блюститель идеологии, нравственности, высоких чистых чувств. Никакой пошлости, никакой развязности. Петь по стойке «смирно», и радовать публику опрятностью. Мужчинам — короткие волосы, вот как у меня. Женщинам платья не выше колен. И никаких декольте. Брюки категорически запрещены. Высмеивать империализм можно, шутить над святым — кощунство. «По военной, дядя Сэм, не ходи дороге: кто протянет руки к нам, тот протянет ноги». Говорят, он сам сочинил. Может, и сам.

— Не любишь ты Лапина.

— Не люблю, — согласился я. — Но ему и не нужно. Его не для любви назначили.

Подъехала «Волга».

— Папа, — посмотрела в окно Ольга.

Андрей Николаевич был спокоен. Снаружи. А внутри… Думаю, разгневан.

— Ну, рассказывайте, — сел он за стол.

— Тут нечего рассказывать. Было пятьдесят человек, мы видели семнадцать, вот и весь рассказ, — ответил я.

— Пятьдесят один. И две нянечки. Они выводили стариков из огня. Семнадцать вывели. Остальных не смогли, и сгорели вместе с ними, — сказал Стельбов. — У тебя водка есть?

— Есть.

— Неси.

Принёс, долго ли. Я бутылку в холодильник поставил, вот как приехали, так и поставил.

Выпили по пятьдесят граммов. За упокой.

— Идеи есть? — спросил Стельбов. С чего бы это вдруг? Что я ему, тайный советник?

— Две.

— Выкладывай.

— Первое. Узнать, не намечалась ли в интернате ревизия или проверка.

— Ты думаешь?

— Узнать не помешает.

— А вторая идея какая?

— Вы об этом сообщать будете? О пожаре, о жертвах? — ответил я вопросом на вопрос. — По телевидению, в газетах

— У нас о таком не сообщают. Нечего народ тревожить.

— Если народ не тревожится, то он, народ, превращается в население.

— Ну, ну. Допустим, сообщим. Что это изменит?

— Немногое. Но лучше немного, чем ничего. Открыть специальный счет для строительства интерната. Не абы какого, а современного. С противопожарной безопасностью, хорошими палатами, и всем, чем нужно. Вот как бы для себя делали. Поручить строительство студентам строительного института. Под контролем знающих людей, конечно. Люди будут жертвовать. И нашей области, а, может, и всей страны. Кто рубль, кто двадцать копеек. По возможности и посильности. Нет, — не дал я перебить себя, — дело не в деньгах, точнее, не только в деньгах. Дело в причастности и ответственности. А то я говорил с ребятами, те ждут, когда государство их в турпоходы за руку поведёт. Пассивность. Мол, наше дело телячье. Так и в самом деле недолго оскотиниться.

— А вы, значит, строительство возглавите, я правильно понял?

— Нет. Возглавляют пусть комсомольцы из строительного вуза, из университета, с производства. Людей толковых много.

— А вы что, в сторонке постоите?

— Почему в сторонке? В журнале дадим материал, я могу сеанс провести, благотворительный. Но да, тащить воз не будем. Это должно стать народным делом.