– И еще как – если цена достаточно высока. Они пираты. Всегда такими были. Это традиция, как поэзия. Их два главных дара – пираты и поэзия. Теперь в упадке, конечно, как и все остальное. Впрочем, то, что они больше не карабкаются с ножом в зубах по корабельным вантам, не означает, что они забыли, как убивать.

Он задумчиво посмотрел в окно. Снова пошел дождь.

– Держу пари, там будет ветрено и влажно. Или отопление будет выключено, и никто не будет знать, как оно включается.

Резким движением, заставившим Артура подпрыгнуть, он смахнул со стола стопку книг.

– Я хочу женщину, – сказал он.

Элис проснулась рано. Она вынырнула из глубокого сна, сонная, теплая и счастливая, чувствуя рядом с собой спину Эббота. Он еще спал. Она осторожно выбралась из постели, тихо, чтобы не разбудить его, посмотрела на свое обнаженное тело, отражавшееся в зеркале на стене, и улыбнулась. Зевнув, она расчесала волосы и только потом надела халат.

Она спустилась к входной двери забрать молоко. На небе снова светило солнце, еще не до конца высушившее ночной дождь, и улицы были влажными и свежими. Счастливая девушка глубоко вдохнула и улыбнулась стоявшему у соседней двери молочнику. Ей хотелось улыбаться всем. Ей также хотелось осознать, ощутить, прочувствовать каждый момент, пока он не исчезнет навсегда.

Элис взбежала по лестнице и поставила чайник, затем сняла покрывало с клетки Соломона.

– Ну почему ты не поешь, глупая птица? Как там в этой популярной песенке? "Его левая рука у меня под головой, его правая рука меня ласкает..."

Соломон молчал.

Она сделала чай и отнесла чашку в комнату, а когда ставила ее на прикроватный столик, то заметила, что Эббот не спит и смотрит на нее.

Он решительно сел, распахнул ее халат и начал нежно целовать бедра и живот.

– Ричард, – нетвердым голосом произнесла она, – если ты не остановишься, мне кажется, я растаю.

Он уложил ее в кровать.

– Чай, – раздался нетвердый и ироничный шепот. – Чай остынет.

Позже, когда они завтракали в просторной гостиной, сидя у окна в свете утреннего солнца, который всегда кажется таким желтым, лениво разговаривая за кофе и тостами, она ощутила чувство нереальности происходящего, которое так часто приходит вместе со счастьем.

Элис старалась мнемонически запечатлеть в памяти детали: заштопанную дырку в белой скатерти рядом с его рукой, оторванную пуговицу на его рубашке, небрежно закатанные над запястьями рукава, выступающие на тыльной стороне его ладоней вены, темную щетину у него на подбородке, слегка подрагивающие ресницы... Ей казалось, что если она сможет вспомнить эти детали, то в памяти возникнет и вся сцена и чувства, которые она испытывает и которые согревают ее, как это желтое солнце.

– Здесь хорошо. Хорошее место. Я помню...

– Что?

– Мы приходили сюда пить кофе после того, как я водил тебя ужинать.

Она кивнула.

– Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты привез меня к себе.

– Ты все еще делаешь варенье? Это твое? – он указал на маленькую баночку на столе.

– Да.

– Как в конторе?

– Как обычно, погрязли в политике и блуде.