Он положил трубку и тяжело откинулся на кровати, получив очередной пинок он жены, которого даже не заметил.

Шеф натянул на голову одеяло и уткнулся лицом в подушку, как делал в детстве, пытаясь спрятаться от окружающего мира.

Спустя несколько минут тихо встал и оделся, не включая света. Его жена начала храпеть.

Пока начальник Департамента неловко одевался в темной спальне, стараясь не потревожить свою отнюдь не безответную жену, Смит пытался найти министра, которого не было ни в его городском особняке, ни в загородном поместье, ни на квартире официальной любовницы. Чересчур высокомерный личный секретарь министра не имел ни малейшего представления о том, где может находиться его начальник. Смит терпеливо настаивал.

– Это что, мой дорогой, пожарная тревога?

– Это срочно.

– Насколько срочно, мой дорогой?

Смит услышал зевок.

– Я не знаю, – деланно лениво ответил он. – Под какую категорию срочности подпадает убийство?

– Убийство? Моего начальника? – юноша мигом проснулся.

– Речь идет о человеке поважнее, чем твой хренов начальник.

– О Боже мой! О ком вы?

– А это, – Смит привел классическую отговорку органов безопасности, – вам знать совершенно необязательно... мой дорогой.

Высокомерность секретаря как рукой сняло, и он дал Смиту номер радиотелефона в машине министра. По его словам, министр уехал около полуночи в сопровождении только одного телохранителя.

Смит связался с телохранителем, вооруженным сотрудником Особого отдела, который в полном одиночестве сидел в машине, скучающе уставившись на дождь за окном, возле многоквартирного дома на Фулхэм Роуд.

– Я не могу, – ответил сотрудник Особого отдела, – он занят. Понимаете, занят! Прием.

– Понимаю, я уже слышал это от сопливого маленького ублюдка секретаря. Достань его и побыстрее. Прием.

– Дьявол, ну не могу же я просто пойти и постучать в эту чертову дверь.

– В таком случае, попробуй побросать камушки в окно. Достань его. Связь кончаю.

Смит повесил трубку и принялся набирать номер Джоан Эббот, но, не дождавшись ответа, снова повесил трубку. Он не хотел ей звонить. Несмотря на то, что она его раздражала, ему было ее жаль. Когда-то она ему нравилась, и он даже встречался с ней пару раз после ее развода. Но из этого ничего не вышло. Фрэнк был закоренелый холостяк, а она – неврастеничка. Во всяком случае, так он себе это объяснил. На самом деле, он чувствовал себя виноватым, не столько перед ней, сколько перед Эбботом. А еще точнее – потому, что подозревал, что с Эбботом сделал Департамент. Но даже себе самому он не до конца признавался в этом подозрении. А оно сидело в нем и временами, как старая рана, причиняло ноющую боль. Поэтому он старался держаться от нее подальше. Ему и без того хватало старых ран. Это была благоразумная, предусмотрительная позиция человека средних лет. И он презирал себя за это.

– Она такая нервная, – пожаловался он. – А половину времени и просто пьяна.

Фоули хотел было спросить, кто, но сообразил, что Смит просто думает вслух.

Джоан Эббот стояла в темноте у окна и смотрела вниз на улицу, когда у фонарного столба остановилась машина. За ней – другая. Из первой вышло трое мужчин, еще двое – из второй. Она пересчитала их. Дважды. Она выпила и хотела быть уверенной.