Потратив некоторое время на поиски, Джозеф прибыл в долину Нуэстра-Сеньора в центральной Калифорнии, где и зарегистрировал своё земельное владение. Нуэстра-Сеньора, обширная долина Богоматери, встретила Джозефа причудливым смешением зеленой, золотисто-желтой и ярко-синей красок. Низина, заросшая диким овсом, была усыпана канареечными цветами горчицы. Во впадине, по краям которой с обеих сторон рос невысокий лес, с шумом бежала по своему усеянному валунами руслу река Сан-Францискито. Прибрежная гряда гор закрывала долину Нуэстра-Сеньора с двух сторон — с одной стороны защищая её от моря, с другой — от порывов ветра, дующего из огромной долины Салинас. Гряда гор, находящаяся у южной оконечности долины, расступалась, образуя проход для реки. Рядом с этим проходом и располагалось небольшое селение с церковью Богоматери. Несмотря на то, что церковь в последнее время часто пустовала, статуи святых в ней облупились, часть битой черепицы с крыши кучей лежала на земле, а колокола дребезжали, мексиканские индейцы по-прежнему жили повсюду в округе и справляли свои празднества, шумной толпой танцуя хоту и засыпая на солнцепеке; их хижины как гроздья вырастали около грязно-серых стен церкви.

Закончив оформление земельного участка, Джозеф приступил к выбору места для своего нового дома. Глаза его блестели от волнения под широкими полями шляпы, а ноздри жадно вдыхали запахи долины. Он надел новые джинсы с заклёпками из жёлтой меди, блестящим поясом охватившими его талию, голубую рубашку и жилет с карманами. Шпоры на его новых сапогах с высокими каблуками сверкали как серебро. Старый мексиканец, с трудом переставляя ноги, медленно двигался по направлению к селению. Его лицо расплылось от удовольствия, когда Джозеф поравнялся с ним. Старик снял шляпу и посторонился, уступая дорогу.

— Где здесь фиеста? — вежливо осведомился он.

Джозеф довольно улыбнулся.

— У меня сто шестьдесят акров земли в долине, и я собираюсь жить здесь.

Глаза старика заблестели, когда он увидел винтовку в чехле, притороченную к седлу возле ноги Джозефа.

— Если увидите оленя, сеньор, и если убьёте его, вспомните Старого Хуана.

— Когда построю дом, устрою фиесту, — крикнул ему, обернувшись на скаку, Джозеф. — Я тебя не забуду, Старый Хуан!

— Мой зять играет на гитаре, сеньор.

— Пусть он тоже приходит, Старый Хуан!

Лошадь Джозефа резво бежала по долине, с шумом ломая копытами нежные листья дубков; её подковы звякали о выступающие над поверхностью земли камни. Путь лежал через лес, узкой полосой протянувшийся вдоль реки. Проезжая по нему, Джозеф, по-прежнему полный страстного желания, становился робким как юноша, который боится сплоховать на свидании с опытной и симпатичной женщиной. Лес долины Богоматери убаюкивал его, погружая в полусон. Нечто неуловимо женственное присутствовало здесь в переплетении веток, в длинной зелёной впадине, которую река, протекая среди деревьев, сделала в блестящей на солнце поросли подлеска. Бесконечные залы, приделы и альковы из живой зелени, казалось, приобретали смысл таинственных и манящих символов какой-то древней религии. Джозеф вздрогнул и закрыл глаза. «Может быть, я заболел? — спросил он себя. — Когда я открываю глаза, мне кажется, что всё это — бред».