Иван слушал вполуха, занятый своими мыслями.

– Да вот еще от крестных отцов нашей Машутки, от старцев блаженных Андреана и Геннадия Сирорайского, посланцем монашек приходил, памятку принес: просфору да срачицу освященную… на охрану дитяти, на здравие. Я уж и одела сорочечку ей… И послала им на ответ что собрала…

– Ладно, хорошо, милая…

Вдруг встрепенувшись, он снова поцеловал жену, для чего одной рукой привлек ее к своей широкой груди и почти усадил на одно колено, так как на другом уселась и хозяйничала дочка, трепля блестящие жемчужные кисти кафтана царского.

Анастасия, словно потрясенная этой лаской, прижалась головой к плечу мужа и вдруг тихо заплакала.

– Что ты, что ты, милая? Пожди, побереги слезыто. Уезжать буду – напричитаешься, наплачешься еще!

– Уезжаешь? Так это решено?! Так ли, милый?

– Да, уж сказал «так», не перетакивать стать! Не сейчас еще. Ты не полошись больно. Месяца полтора-два побудем ошшо вместе, повеселимся… А тамо сдам тебя на охрану Пречистой Деве, Матери Господа нашего Иисуса Христа, и всех святых угодников… И под защиту святителя, отца митрополита… А сам измаильтян неверных поборать поеду… Да будет, не плачь! Слушай! Труда много придется принять… а бояться нечего. Стеснили мы так агарян, что и податься им некуды. Особливо Новым Свияжским городком… Теперя живьем их руками переловим! Не больно хоробры татаровья, коли Русь выходит на них. Да и будет нас раз в пяток более, чем их. Шутка, а не война! А хоть бы и привел Бог пострадать за веру Христову, ты радуйся: венец приму я и чин ангельский! И ты без меня тута не печалься! Чаще в церкви Божьи ходи, молись за мое спасение, сирых, бедных оделяй. Ежели на кого и опалился я гневом моим царским, ты милости добудь тому человеку… Любить тебя станут! Узников ослобождай, опальных… За твою кротость и меня Господь Благой помилует… Вот перестала плакать – и умница… и лад…

Но вдруг Иван прервал поток своих речей, которые любил рассыпать при всяком удобном случае.

Правда, царица перестала всхлипывать, но вся стала какая-то грузная и, мягко скользнув, чуть не свалилась с колен мужа прямо на сукно, покрывавшее пол. Едва Иван успел поддержать ее своими сильными руками, для чего пришлось почти сбросить с колен сидевшую тут же малютку царевну.

Девочка, напуганная резким движением отца, громко заплакала.

– Господи, сомлела! – догадался царь, увидя мертвенно-бледное лицо жены, и стал громко звать: – Эй, кто там?! Сюды скорее!

Раньше всех вбежал Адашев, проводивший царя до самых дверей покоя и сидевший начеку в соседней горнице. За ним набежали няньки, мамки, ближние боярыни и ключницы царицыны.

Анастасия уже стала приходить в себя.

Оглядевшись мутными глазами, вспомнив, в чем дело, царица залилась слезами и еле могла заговорить:

– Царь-осударь! Не уезжай, не покидай меня! Знаешь сам: не праздна я… Как без тебя буду? Повремени хотя!

– Ну, ну, успокойся! – принимая более подобающий вид, сказал Иван. – И царство земное царям за подвиги их укрепляется, и царство небесное, вечное, открыто лишь тем, кто за истинную веру христианскую стоит. И в Писании сказано: «Ни око не виде, ни ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыде, яже уготовал Бог любящим Его и святые заповеди хранящим!» Чего же нам страшитися? Чего слезы льешь? Грех, жено!