И в этот домашний покой ворвался Хьюдж-Беккет на своем «Даймлере».

Гравий проскрипел под колесами автомобиля, мы с Эммой поднялись, чтобы разглядеть визитера, и увидели, как водитель и человек, сидевший рядом с ним, вышли из машины и распахнули задние двери. Из одной вышел Хьюдж-Беккет, сразу же окинувший тревожным взглядом фасад, а из второй...

— О Боже, — прошептала Эмма, широко раскрыв глаза. — Ведь это же не...

— Именно он.

Она испуганно огляделась.

— Ты не можешь привести их сюда.

— Нет. Я приму их в салоне.

— Но... разве ты не знал, что они приедут?

— Конечно, нет.

— О Боже!

Мы смотрели, как посетители поднимаются по нескольким ступенькам, ведущим к парадной двери. Видно, ответ «нет» не устраивает их, подумал я. И они выкатывают пушки, чтобы покарать дерзкого.

— Ну ладно, — промолвила Эмма, — посмотрим, что им нужно.

— Ты будешь сидеть здесь, у огня, и отгадывать кроссворд, а я тем временем попытаюсь придумать, как отказать им, — сказал я и направился открывать дверь.

— Рэндолл, — сказал принц, протянув мне руку для пожатия, — хорошо уже то, что высказались дома. Можно нам войти?

— Конечно, сэр.

Хьюдж-Беккет вслед за ним переступил порог. На его лице была сложная смесь смущения и торжества. Ему не удалось самому уговорить меня, и теперь он собирался насладиться зрелищем того, как я уступлю кому-то другому.

Я провел их в сине-золотой парадный салон. Там не было гостеприимно горящего камина, но отопление работало как часы.

— Слушайте, Рэндолл, — настойчиво сказал принц, — пожалуйста, поезжайте в Москву.

— Могу я предложить вашему королевскому высочеству выпить? — попытался я сменить тему.

— Нет, не можете. Сядьте, Рэндолл, выслушайте меня и давайте перестанем ходить вокруг да около.

Двоюродный брат королевы уселся на шелковом диванчике эпохи Регентства и жестом указал нам с Хьюдж-Беккетом на стоявшие напротив стулья.

Он был моим ровесником, возможно, на год-другой старше, и в прошлом мы встречались очень часто. У нас было общее пристрастие — лошади. Он больше увлекался игрой в поло, чем скачками, тем не менее нам доводилось несколько раз вместе скакать в стипль-чезах. Он был умным и прямым человеком, с виду высокомерным и резких, но я видел, как он плакал над телом любимого коня.

Мы иногда встречались на всяких закрытых для широкой публики раутах, но не были коротко знакомы. До сегодняшнего дня он ни разу не бывал у меня дома, а я у него.

— Вы ведь знаете Джонни Фаррингфорда, брата моей жены? — спросил принц.

— Мы встречались, — ответил я, — но не очень часто.

— Он хочет участвовать в следующих Олимпийских играх. В Москве.

— Да, сэр. Мистер Хьюдж-Беккет говорил мне об этом.

— Выступать в многоборье.

— Да.

— Видите ли, Рэндолл, есть одна проблема... Мы не можем отпустить его в Россию, пока все не разъяснится. По крайней мере, я не хочу допустить, чтобы он ехал туда, если есть хоть малейшая вероятность, что вся эта штука полыхнет нам прямо в глаза. Я не отпущу, просто не отпущу его туда, пока есть хоть небольшая вероятность... инцидента... который мог бы коснуться кого-нибудь еще из нашей семьи. Или всей британской нации. — Он откашлялся. — Конечно, я знаю, что Джонни не имеет никакого отношения к трону и к династии, но все же он граф и мой шурин, и хотя вся мировая пресса забеспокоилась, это честная игра.