— Я спрашиваю — кто!?

Командир задрал на матросе тельняшку и, увидев на теле свежие синяки, злобно захрипел:

— Кто?

Но Рябинин, шмыгая носом, упорно молчал.

— Ты сам, командир, виноват, — подал голос появившийся Сан Саныч. — Ты его приблизил, по имени называл. А в кубрике такое не прощают. Он матрос молодой, и, по их понятиям, он — без вины виноватый. Ну, а уж если вина найдется…

Дмитрий Николаевич прочитал на куртке Рябинина номер боевой части и, схватив «банан», свирепо выдохнул:

— Личному составу БЧ-7 срочное построение в центральном посту! Прибывшего последним я сам раздеру на лоскуты!

В глубине лодки послышался нарастающий топот несущихся со всех ног матросов.

— Замполит, кто у акустиков верховодит?

— Да кто… Пахомов там погоду творит.

Из люка в центральный пост начали вылетать полуодетые матросы и, недоуменно переглядываясь, выстраиваться в полукруг, прижимаясь к стенкам переборок.

Дмитрий Николаевич оглядел их тяжелым взглядом и, набрав полную грудь воздуха, ледяным голосом произнес:

— Какому неандертальцу еще не понятно, что мы на войне? Кому еще рассказать, что сегодня мы чуть не получили в борт торпеду? Пусть выйдет вперед тот бабуин, который еще не понял, что происходит вокруг и где мы сейчас находимся. Нет таких? А я так думаю, что есть! Правильно, Пахомов?

— А я что?! — встрепенулся Славик Пахомов, пряча за спину сбитые кулаки. — Я все понимаю.

— Да нечем тебе понимать! Ты своими мозгами микроба способен только запомнить, какого размера трусы у Леди Гаги, а он, — командир указал на Рябинина, — своей головой, возможно, спасет тебе жизнь. Да ты должен с него пыль сдувать! На камбузе с ложечки кормить! В общем, так! Если еще кто-нибудь выкинет подобный номер, я лично затолкаю его в торпедный аппарат и без сожаления выплюну за борт!

Побледнев, Славик дернул стоящего рядом друга и, кивнув на Рябинина, шепотом спросил:

— Как его зовут?

— Кажется, Саня.

Дождавшись, когда командир выдохнется и разрешит разойтись, Слава протиснулся к Рябинину и шепнул на ухо:

— Ты это, Санек… Близко к сердцу не бери. Я ведь так, для профилактики. Смело иди в кубрик, больше тебя никто не тронет, а если тронет, я сам с него пыль сдую.

Дмитрий Николаевич еще долго сидел с угрюмым видом и молчал.

— Командир! Ну ты можешь… Даже меня пробрало. Я чуть было уже про памперс не вспомнил, — сказал, улыбаясь, Сан Саныч.

Дмитрий Николаевич мрачно взглянул на лысую голову замполита и процедил сквозь зубы:

— Это должен был говорить ты, а не я. Шел бы ты куда подальше, а то не успеешь памперс надеть.

Максим Зайцев услышал глухой стук и невнятные всхлипывания за шторой гидроакустического поста. Звуки резко отличались от привычного жужжания и гудения блоков, и удивленный Максим, неслышно подкравшись, заглянул за перегородку. Рафик Акопян лежал, навалившись грудью на светившийся перед ним экран, и, завывая, размазывал по лицу гремучую смесь из слюней, слез и крови. Когда в его всхлипах появились истеричные нотки, он схватился руками за квадратный стальной блок и начал биться в него уже расквашенным и окровавленным лбом.