Мое бешенство не поддается описанию. И надо же, чтобы именно Кларе, моей Кларе, пришла в голову мысль изготовить одиннадцать (!) фотокопий рукописи и послать их в одиннадцать издательств! Одиннадцать! (11!)

– Ты зря так злишься – получилось ведь очень хорошо. Полицейские очень забавлялись, когда читали.

Задушить, что ли, Лауну? Задушить Лауну, которая сидит, скрестив пальцы на полусфере своего грядущего материнства, и говорит мечтательным тоном? Может, в самом деле, а?

– В особенности портрет Аннелиза-Наполеона: тут они прямо катались.

– Лауна, пожалуйста, заткнись. Дай Кларе сказать.

(Нет, но что у них в голове, у детей? А у старших? Что у них в башках? Интересно, это только мамины сделаны по такому образцу или они все такие? Кто бы мне объяснил, – кто угодно, пусть даже профессиональный педагог, но объясните!) Следствие продолжается, легавые следят за мной вот уже сколько месяцев, а Жереми поджигает школу, и на следующий день Клара посылает мой рассказ в одиннадцать издательств (Клара! В одиннадцать!), рассказ, в эпилоге которого дается рецепт самодельной бомбы и секрет ее изготовления в стенах Магазина! ПОЧЕМУ???

– Я хотела тебя утешить, Бен.

(Утешить меня…)

– Я спросила Джулию, и она сказала: «Посылай».

(Еще одна сумасшедшая в моем окружении!)

– А потом, это же очень забавно, Бен, я тебя уверяю. Полицейские в самом деле помирали со смеху.

(Да, я заметил. В особенности Аннелиз…)

– В таком случае как ты объяснишь отказ издательства?

Дело в том, что сегодня утром Клара принесла мне вместе с завтраком первый ответ. Отказ, вежливый, но категоричный. Рецензент отмечает «неистощимую фантазию» автора шедевра, но критикует последний за «некоторую рыхлость композиции» (еще бы ее не было!), задается вопросом об «уместности публикации подобного текста в ситуации, когда аналогичное дело не сходит со страниц газет» (я тоже, между прочим), и заключает, что при всех условиях «произведения такого жанра не предусмотрены нашими издательскими планами».

(Хорошо еще, что так…)

– Это ничего не значит, Бен, остается еще десять издательств! Почему ты всегда считаешь, что то, что ты сделал, плохо?

Хищник во мне готовится к прыжку. Его взгляд устремлен на живот Лауны. Он думает: «Дней через десять еще и эти двое сядут мне на шею». Он уже оскалил пасть, клыки зловеще блестят. Именно этот момент выбирает Тереза, чтобы высказать гипотезу, характеризующуюся редкой психологической проницательностью:

– Бен, а может, ты просто злишься, что тебе отказали?

(Преждевременный выход на пенсию для старшего брата – такое законом не предусмотрено?)

Вот так обстоит дело в семье. Ну а на работе тоже не слабо, как сказал бы Жереми. Старика с мордой кузнечика и след простыл. Моих легавых тоже больше не видно. Я один. Один на минном поле. Хлопнет ли где-нибудь дверь, упадет ли что-нибудь тяжелое с прилавка, повысит ли кто-нибудь голос – от всего я дергаюсь. Даже от голоса мисс Гамильтон. Все время на грани обморока – законченный параноик!

В бюро претензий из сочувствия к пострадавшим я плачу настоящими слезами, и Леман, которому приходится тратить уйму времени, чтобы приводить меня в норму, распространяет слух, что я начал закладывать за воротник.