Приказ этот Кортес принял с величайшим спокойствием. «Отлично, — заявил он, — я подчиняюсь. Из страны, завоеванной мною и моими товарищами ценою несчетных ран и трудов, изгоняют меня люди, неспособные даже водворить порядок. Хорошо. Отправлюсь в Испанию и изложу Его Величеству все до последнего».
Действительно, он тотчас же покинул Мешико, перебрался в соседний город Койоакан, а оттуда направился в Тескоко и Тлашкалу. Но жена Эстрады, почтенная и умная сеньора, испугалась последствий и заставила мужа помириться с Кортесом, ибо боялась, что последствием будут нескончаемые ссоры и убийства. Дело поручено было дону фрай Хулиану Гарсесу, первому епископу Тлашкалы, уроженцу Арагона, который, сильно встревоженный, встретил Кортеса, дабы как-нибудь уладить дело. Но Кортес был неумолим — он набирал средства для поездки в Испанию, и то же делали Гонсало де Сандоваль и Андрес де Тапия, решившие сопровождать его.
Прибавлю, что за время пребывания Кортеса в Тлашкале у него перебывало множество всякого люда: друзья и боевые товарищи, касики разных племен, жители разных городов. Бывали, конечно, и разные интриганы и авантюристы, предлагавшие ему захватить власть в свои руки, стать королем Новой Испании, ибо никогда, по их словам, условия не были столь подходящими. Но Кортес с негодованием обрывал шептунов, советовавших ему государственную измену, а когда они не сразу успокоились, он двух из них велел посадить в тюрьму, обещая следующих молодчиков прямо уже вешать. С другой стороны, нашлись и другие сеньоры, которые старались натравить Эстраду, сообщая, что Кортес набирает войска, поднимает индейцев. Эстрада опять прибег к дону фрай Хулиану Гарсесу, но тот его успокоил, написав, что никаких наборов нет, а были лишь подлые людишки, которым острастку дал уже сам Кортес: «Эх, сеньор Алонсо де Эстрада, без всякой нужды бросились Вы в омут, изгнав Кортеса!»
Кортес энергично готовился к отъезду: заботу о своих владениях и доходах он передоверил лиценциату Хуану Альтамирано, собрал множество птиц, неизвестных в Испании, двух ягуаров, разные другие диковины, ловких индейцев-акробатов, несколько карликов и уродов. А тут еще пришли письма от друзей из Испании с печальным известием о смерти его отца, Мартина Кортеса, а также о новых наветах и клеветах, так что личное его прибытие становилось все более необходимым.
Кортес сильно опечалился: к трауру по жене прибавился еще траур по отцу. Но это не сломило его рвения — так как не было достаточно кораблей на месте, он велел скупить вновь прибывшие, роскошно обставил их всем, что необходимо для столь высокого и богатого путешественника. Кстати, он объявил, что охотно и безвозмездно возьмет с собой в Испанию всякого, кто пожелает, и будет считать его своим гостем на все время переезда. Так, кроме Сандоваля и Тапии, с ним отправилось много народа.
Переезд был отличный, и уже на 42-ой день показался берег Испании. То было в декабре 1527 года. Якорь бросили близ Палоса, около монастыря Нашей Сеньоры де ла Рабиды. Все, возблагодарив Бога, были вне себя от радости, но она скоро омрачилась печальным событием: Сандоваль, верный соратник Кортеса, захворал уже в дороге, а ныне лежал при смерти в Палосе, в домике позументщика. О таком его печальном состоянии известили Кортеса, но пока слуги были в монастыре Нашей Сеньоры де ла Рабиды, хозяин дома из ларя, подле самой кровати умирающего, взял 13 слитков золота и сейчас же пустился наутек. Сандоваль все отлично видел, но не в силах был помешать, да и опасался, как бы негодяй его не прикончил; когда же прибыл Кортес и послана была погоня, того уже и след простыл, и он благополучно, говорят, перебрался в Португалию.