Свобода воли – проайресис, как ее называли стоики[68], – своего рода неодолимость, которую мы способны взращивать. Мы можем отмахнуться от враждебных наскоков и быстро справиться с давлением и проблемами. А когда закончим, то, подобно нашему профессионалу, сможем ткнуть пальцем в толпу и сказать: «Следующий!»
Не сбиваться: во всяком устремлении являть справедливость, во всяком представлении – беречь способность постигать[69].
Марк Аврелий. Размышления. 4.22
Подумайте о неуравновешенных людях, присутствующих в вашей жизни. Не о персонах с подлинным душевным расстройством, а о тех, у кого расстроены и жизнь, и решения. У них все либо взлетает в небеса, либо рушится в пропасть; каждый их день либо восхитителен, либо ужасен. Разве такие люди не утомляют? Разве вам не хотелось бы, чтобы у них был своего рода фильтр, через который они могли бы пропускать хорошие и плохие устремления?
Такие фильтры существуют. Это справедливость, разум, философия. Если и есть центральный смысл стоической мысли, то вот он: всевозможные побуждения обязательно появятся, и ваша задача – контролировать их, как если бы вы дали собаке команду «К ноге!». Попросту говоря: думай, прежде чем действовать. Спрашивай: кто здесь контролирует ситуацию? Какие принципы ведут меня?
Я не согласен с теми, кто бросается в волны и, любя жизнь беспокойную, каждый день мужественно сражается с трудностями. Мудрый терпит такую участь, но не выбирает ее и предпочитает мир сражению[70].
Сенека. Нравственные письма к Луцилию. 28.7
Цитировать речь Теодора Рузвельта «Человек на арене» о том, кто отважно борется и у кого поэтому «лицо покрыто грязью, потом и кровью», уже стало банальностью. Рузвельт произнес эту речь вскоре после того, как покинул президентский пост, но продолжал оставаться на гребне популярности. Через несколько лет он пойдет против собственного протеже в попытке вернуть себе Белый дом, потерпит неудачу, а по ходу кампании едва не погибнет[71].
Он также по счастливому стечению обстоятельств выживет, исследуя реку в Амазонии, убьет тысячи животных в африканских сафари, а затем будет упрашивать Вудро Вильсона разрешить ему участвовать в Первой мировой войне, несмотря на непризывной возраст – 59 лет. Он совершил в жизни множество действий, которые теперь, по прошествии времени, приводят нас в замешательство.
Теодор Рузвельт был поистине великим человеком. Но его также вели импульсивные побуждения, работа и страсть к деятельности, которая казалась бесконечной. Многие из нас разделяют эту беду – когда нами движет то, чего мы не контролируем. Мы боимся неподвижности, поэтому используем борьбу и деятельность в качестве отвлечения. Мы выбираем войну – иногда буквально, когда в реальности более достойным и уместным было бы выбрать мир.
Да, можно восхищаться человеком на арене. Равно как и солдатом, и политиком, и бизнесвумен, и представителями других профессий. Но (и это большое но) только в том случае, когда мы находимся на арене по весомым причинам.