Вблизи арка ворот рынка, оказалась громадой из голубоватого металла, стоящей мощно и незыблемо, словно находилась здесь всегда, а вот стена, что от нее отходит, сделана из какого-то хлама. Кирпичные участки с угольными пятнами, похожи на остатки города пережившего фашистскую бомбардировку. А промежутки закрыты всяким разнобоем «лишь бы дыру загородить»: от занозистых деревянных щитов и мешков наваленных грудой, до обломков мраморных статуй и полированных надгробий.

Впрочем, как следует, рассмотреть стену не удалось. Поток в воротах уплотнился настолько, что только увертывайся от телег. Не сразу поняли, что для пешеходов - специальная дорожка, по которой и топали знающие. Эти «знающие» гнусно свистели и показывали на нас пальцами, словно излишне искренние московские дети при виде растопырившегося посреди метро жителя далеких гор.

За аркой, раскинулась площадь, упирающаяся в высокую стену с десятками ворот. Телеги, подчиняясь неведомому порядку, подъезжают к ним, и чуть постояв, направляются влево. Тягловые животные, от быков и лошадей, до причудливых черепах и страусов, откатывают их легко и бодро. Похоже, как-то их там разгружают.

Я присмотрелся к ближайшему э-э терминалу? Возле него мнется колоритный орк в широких шароварах. Его длиннющие усы огибают клыки и падают на грудные мускулы, пачкаясь в краске синих и красных узоров наляпанных  в стиле: «был бы кельтский крест, не рисуй я его левой ногой»

Его грузовой ящер, похожий на жабу наполовину сожравшую рогатую змею, прошел к ближайшим воротам. За ним подтянулась повозка с горкой ящиков, едва видимых за украшениями в виде костей и черепов. Хотя может быть и это тоже часть груза?  Я пробрался ближе, отдавив ноги нескольким прохожим, тут же заругавшимся на все лады. Один румяный человек даже замахнулся, но быстро передумал, увидев поднесенный к носу кулак Ургалы. Румянец побледнел, а на губах появилась заискивающая улыбка, он тут же сделал вид, что всего лишь чешет в затылке.

Рогатый жабоящер заметил мое движение, вытянул шею почти прижав челюсть к земле, и зашипел как огромный рассерженный гусак. Впрочем, на него, как и на обычного гусака, никто не обратил внимания. Тогда он обиженно поднял голову, вознеся свои козлиные рога высоко над толпой, и сделал вид, что не очень то и хотел пугать.

На воротах загорелся малиновый иероглиф. У орка вздрогнули усы, он встрепенулся и нырнул рукой в карман. Покопался, словно ловил где-то в области коленей мышь, и выдернул внушительную прямоугольную блямбу серого металла. Дыхнул на поверхность, и любовно протер кончиком уса.

«Иероглиф» в камне заморгал требовательнее, и орк шлепнул на него эту вещицу. Она вспыхнула белым светом и быстро повернулась. Ящики и мешки с повозки исчезли. В тот же миг ящер испуганно курлыкнул и лебединой повадкой прижал голову к спине, прикрыв глаза. На площадку с глухим стуком упали кончики рогов слово срезанные бритвой. Орк сразу же пришел в ярость, но что он орал, потрясая кулаком в небо, я не расслышал. Нас, вместе с равномерно шагающей толпой, унесло за поворот. Я протиснулся к нашему воину: