– Жаль, – отозвался Смалец и присел рядом. – Работ здесь много, деревья еще рубить, не перерубить. Но земляную стену, которую ты эскарпом назвал, уже на две сажени провели. Вал отсыпать начали, тын ставить. Не знаю, когда и построим.

– Глаза бояться, а руки делают, – рассмеялся Юрий. – У меня ружей на переделку много, а людей отрывать от работ нельзя. Так что один как-нибудь справляться буду, война ведь в любой момент нагрянуть может, степняки народ беспокойный.

– Вот потому пусть на тебя Ванька поработает – строгать он умеет, вон ложек понаделал. Бабы с девками сами справятся, а парню ремеслу учиться нужно, у него в руках любое дело горит.

– Хорошо, помощник мне все же нужен, – отозвался Юрий, – хотя на казаков надежду питаю. Помогут, наши ружья им понравятся.

– Ладно, будем надеяться. Пошел деревья рубить, – Григорий поднялся с чурбака, а Юрий принялся строгать отложенное в сторону ружейное ложе. На запорожцев он рассчитывал, хотя сечевикам запрещалось заниматься хлебопашеством, но охота и рыбная ловля разрешалась. И ремесло было под запретом, кроме оружейных дел – те только поощрялись. Ведь казак для войны живет, оружием добычу себе захватывает.

Со стороны кряжа послышался заглушенный расстоянием одинокий ружейный выстрел…

Киев

28 ноября 1675 года

– Что у тебя там стряслось такого, что решил побеспокоить меня? Не видишь – недужен я…

Григорий Григорьевич откашлялся, отпил из кружки горького настоя, что оставил ему лекарь с наказом пить каждый раз по два глотка. Но вроде помогало – только отхаркиваться часто стал.

– Что ты, княже, как можно, разве я без понимания. Но ты сам велел тебе сразу сообщать о кознях кошевого атамана Войска Низового, буде они обнаружены будут.

Дьяк Малороссийского приказа Лаврентий Нащокин всплеснул руками, но было видно, что притворно участлив хитрец и пройдоха с крысиным носом. Ромодановский поморщился, однако внимательно посмотрел на доверенного человека всесильного боярина Артамона Матвеева, что в большой милости у самого Алексея Михайловича находился.

Еще бы – выдал свою воспитанницу Наталью Кирилловну Нарышкину замуж за овдовевшего царя, и сразу вверх пошел – до Боярской думы. Доверенным «ближником» и советником государя стал, его подручником. И уже думный боярин и глава двух важнейших приказов – Посольского и подчиненного ему Малороссийского.

С таким человеком ссориться не с руки – зело опасен, и очернить в глазах царя любого может. Так что дьяка лучше выслушать участливо и хворобе при этом не предаваться.

– И что стряслось то?

– Пока ничего, княже, только зело непонятно мне многое. О том и печаль моя. Но рассказ долгий у меня, князь-батюшка, а ты недужен зело. И потому может боярину мне отписать о делах тех и совета у него попросить, а тебя не беспокоить.

Угрозой для князя пахнуло явственной и очень серьезной, несмотря на лебезящий тон дьяка. Григорий Григорьевич мгновенно собрался, пропускать помимо себя любые известия он не собирался, даже находясь в горячке. Тем более те, что к боярину Матвееву шли.

– Ты дело говори, а о здравии моем не беспокойся. Царской службе то помехой не будет.