Веревочная лестница из тяжелой сыромятной кожи лежала сразу у входа в туннель. Конан вернулся с ней наружу, на площадку, зацепил за бронзовое кольцо и бросил вниз. Пока Тубал взбирался по ней, сгорая от нетерпения, Конан вытянул свою собственную веревку и опять обмотал ее вокруг запястья.

Тубал издал непонятные шемитские ругательства, когда понял секрет исчезающего следа. Он спросил:

— Но почему они не заперли дверь изнутри на засов?

— Возможно, люди приходят и уходят здесь постоянно, и кому-нибудь может понадобиться очень быстро проникнуть внутрь не издавая криков с просьбой открыть дверь. Мало вероятно, что она будет обнаружена; я бы не нашел ее, если бы не кровавые отпечатки.

Тубал собирался мгновенно нырнуть в трещину, но Конан был осторожней. Он не видел никаких следов часовых, но не думал, что люди, так искусно замаскировавшие вход в свою страну, оставляют его неохраняемым.

Он вытянул лестницу, сложил ее обратно на место и закрыл дверь, нырнув в темноту этого конца туннеля. Приказав Тубалу ждать его здесь, он пошел вниз по туннелю к трещине. У подножия трещины в сотнях футов над головой было видно кромку звездного неба неправильной формы. Лунного света, который проникал сквозь трещину, было достаточно для кошачьих глаз Конана.

Едва он достиг поворота, как за ним послышался шорох шагов. Едва он скрылся за куском скалы, отколовшимся от стены, как вошел часовой. Он неторопливо прохаживался, небрежно относясь к своей задаче, уверенный в своей безопасности. Это был приземистый кхитаец с лицом похожим на медную маску. Он шел широко и вразвалку, как человек привыкший к седлу, волоча за собой копье.

Когда он поровнялся с укрытием Конана, какой-то инстинкт заставил его обернуться, сверкнув зубами в испуганном крике и поднимая копье для броска или удара. До того, как он успел повернуться, Конан был уже над ним, мгновенно напрягши свои стальные мышцы. Когда копье отскочило на пол, кривая сабля опустилась вниз. Кхитаец рухнул, словно поверженный бык. Его круглый череп раскололся, как спелая дыня.

Конан неподвижно замер, вглядываясь вдоль прохода. Не услышав ни одного звука, говорившего о присутствии других часовых, он рискнул тихонько свистнуть Тубалу, чтобы тот шел к трещине. Шемит ухмыльнулся при виде мертвого человека.

Конан склонился и оттопырил верхнюю губу кхитайца, обнажив клык с подпиленным концом.

— Еще один сын Эрлика, Желтого Бога Смерти. Трудно сказать, сколько их окажется в этом ущелье. Давай затащим его за эти скалы.

За поворотом, в длинном глубоком проходе до следующей петли было пусто. Когда они и дальше не встретили никакого сопротивления, Конан убедился, что кхитаец был единственным часовым у трещины.

Лунный свет в узком просвете над ними перешел в предрассветные сумерки, когда они выбрались наконец на открытое место. Здесь проход переходил в хаос разбитых скал. Единственное ущелье разделилось на полдюжины, петлявшими между отдельными скалами и разбитыми валунами, словно река разделялась на несколько потоков в дельте. Разрушающиеся вершины и башни из черного камня стояли словно мрачные призраки в бледном предрассветном свете.