— Пит, познакомься, это Надежда! — радостно представил ее Александр. — Чего ты встал, как колосс Родосский? Подойди, пожми даме ручку. Не бойся, она не кусается. По моим наблюдениям, она другим способом членовредительствует…

Осторожно дотронувшись до шишки на лбу, он повернулся к Надежде и улыбнулся коротко и быстро. Улыбка ему, надо заметить, очень шла — делала лицо еще более привлекательным. Вот Витя никогда так улыбаться не умел. Все у него выходила не улыбка, а ухмылочка какая-то, хилая да кривоватенькая. А этот не улыбается, этот через улыбку будто частичку себя выбрызгивает. Раз — и сверкнуло. Красиво. Надо будет тоже так поучиться потом перед зеркалом.

— Очень приятно. Пит. — Горделиво поднял подбородок приятель Александра, однако подходить поближе и пожимать ручку вовсе не поторопился.

— Пит — это Петр, надо полагать? — миролюбиво спросила Надежда.

— Ну да. Можно и так. Только я к Питу уже с детства привык. Что у вас там, Надежда? Давайте, я посмотрю. Каблук сломался?

Он как-то разом выдвинулся из-за стола, покатился к ней на маленьких кривых и толстых ножках. «И в самом деле, Пит…» — удивленно подумалось Надежде. Короткое это смешное имя подходило ему до чрезвычайности, вмещало в себя и маленький рост, и женскую округлость тела, и толстые розовые щечки, и даже крайнее недовольство ее здесь внезапным появлением оно в себя каким-то образом вмещало. «Он, наверное, себя стесняется, потому и сердитый такой», — успела она найти подходящее объяснение этой неприязни, пока Пит катился к ней через свой кабинет. — «Наверное, надо поддержать его как-то, чтоб не очень стеснялся…» Сбросив с ноги вторую туфлю и даже слегка втянув голову в плечи, она уменьшила по возможности себя в росте, но все равно взгляд на подошедшего вплотную к ней Пита упал сверху вниз — ну не на коленки же ей было перед ним становиться, ей богу! Пит выхватил из ее руки туфлю с оборванным каблуком, рассмотрел внимательно. Потом наклонился, поднял с пола и вторую, целую, махнул ею неопределенно в сторону обтянутого коричневой кожей дивана — располагайтесь, мол, — и выкатился из кабинета.

— Однако не очень любезный у вас приятель, Александр! — садясь в уголок дивана, проворчала Надежда. — Так смотрит, будто я у него сто долларов давно заняла и никак не отдаю…

— Не обращайте внимания. Вообще-то он добрый. Просто ситуацию неправильно понял.

— Какую ситуацию?

— По-моему, он принял вас за мою… как бы это сказать…

— Любовницу-подругу, что ли?

— Ну, вроде того.

— А ему какое дело? Если б даже и впрямь я вашей любовницей вдруг оказалась? Он что — ваша ходячая мужская совесть по совместительству?

— Нет, он не совесть. Он друг семьи. Вернее, был им месяц назад…

— А потом что — перестал?

— Ну да. Автоматически. Семьи не состоялось, и дружба его, стало быть, в воздухе повисла. Не знает теперь, бедная, куда ей и пристроиться. Плохо это, когда дружба твоя никому не нужна…

— И вам не нужна, что ли?

— Да мне-то как раз нужна! Только он привык, знаете ли, к роли друга-оберёга семейного, влез в нее по уши, даже что-то вроде ответственности за все это хозяйство в себе вырастил-прочувствовал. Вот и сердится теперь на нас с Алисой, что мы очаг порушили, у которого он тоже грелся. В самую душу, говорит, плюнули…