— Ничего такого я не хочу сказать. Я просто спрашиваю. Так не были знакомы?
— Нет. Не была. Мне и без такого знакомства жилось замечательно. И все у меня было хорошо…
Надежда вздохнула горестно, опустила плечи, начала теребить в руках книжицу паспорта. Дознаватель взглянул на нее с сочувствием, спросил тихо, почти по-дружески:
— А сейчас что? Все плохо, да?
— Ага… От меня же муж ушел… Сразу после вашего прихода и свалил. Вы же сами все видели… Получилось все так по-дурацки, будто этот ваш… ну… подозреваемый… будто он ночевал у меня…
— А что, не ночевал разве?
— Да ночевал, конечно! Но вы же так все изобразили, будто… Обхихикали все сами… Вот мой муж и оскорбился! И вы тоже хороши! Нашли место для шуток!
— Не поверил, значит?
— Ну да, не поверил. А может, просто повод нашел, как Ветка говорит…
— А вы его… того… со скалкой-то часто встречали? Может, он не от вас, а от скалки сбежал?
— Ой, ну далась вам эта скалка, господи. Чего вы к ней привязались-то? Подумаешь, скалка…
— Ну уж, не скажите! Если б вы бедного пьяного ввалившегося к вам мужика ею по голове вовремя не шарахнули, не было бы у него теперь никакого алиби. Вот могли бы вы, к примеру, просто перед его носом дверь захлопнуть? Да запросто! А теперь с этой скалкой вы нам всю картину попортили…
— Ага! Не удалось невиновного в тюрьму засадить! Неувязочка вышла, да? Выскочила баба со скалкой и попортила вам всю картину! Черт побери, обидно-то как!
Дознаватель взглянул на нее хмуро поверх очков, поерзал на своем жестком стуле, принялся что-то писать торопливо на разлинованном длинном листе бумаги. Надежда молча наблюдала, как из-под руки его ложатся между линеечками аккуратные бисерные строчки, как он морщит старательно лоб и важно подтягивает губы в твердый розовый бантик — ни дать ни взять писатель какой в муках творческих… Подумалось вдруг ей — хорошо, что она по этой стезе юридической после института не двинулась. А ведь звали. Упорно предлагали ей тогда место в убойном отделе после практики. Говорили, что у нее склад ума очень мужской, даже талантливо-аналитический будто. Сейчас бы вот сидела так же, водила ручкой по разлинованным строчкам да мучилась мыслью досадливой, где бы раскопать другого подозреваемого по этому делу… И никакой аналитический талант ей бы не понадобился…
— Что, тяжко работается, да? — тихо-сердечно спросила она у дознавателя. — Начальство ругает, раскрываемость низкая… А вы плюньте на все, идите в юрисконсульты! Знаете, там посвободнее как-то. Дело свое делаешь хорошо, и никем не клят, не мят…
Однако дознаватель ее сочувствия не принял. Только глянул поверх очков сердито и коротко, торопливо дописал последние строчки.
— Ладно, Надежда Андреевна, ознакомьтесь, прочтите внимательно. Главное мы установили — местонахождение подозреваемого в своей квартире в момент убийства вы настоятельно подтверждаете…
— Да, подтверждаю. Где надо расписаться? Тороплюсь я…
Выскочив на улицу, она быстро поймала частника-извозчика и всю дорогу благодарила провидение, что не послало оно в этот час ни одной, даже самой маленькой пробки на дороге — сплошной только зеленый свет. Бывает же такое везение — вместо двух запланированных часов ее преступное отсутствие на рабочем месте сократится до одного часа. Всего лишь! Это и не преступление даже получается, а так, маленькое на него покушение. Но провидение, видимо, рассудило по-своему. Хоть благодарность ее и приняло, но поступило именно так, как обычно и поступает: не успеешь обрадоваться одному хорошему обстоятельству, казалось бы, для тебя определяющему, а на деле выходит, что зря ты ему и радовалась. Ты его, провидение, благодаришь страстно, а оно судьбу твою еще полчаса назад решило, и совсем не в лучшую для тебя сторону, и подпись с печатью на ней уже поставило…