— Джерри Димплз, у передней двери с вашей стороны мужчина с ключами.

— Понятно, Димплз, — сказал Кабаков в микрофон.

Скорее всего, это сменщик ночного сторожа, безмятежно дрыхнущего на первом этаже склада. Мгновение спустя из рации опять послышался треск, и израильтянин, сидевший на крыше дальше по улице, сообщил, что ночной сторож выходит из здания. Сторож пересек улицу и зашагал к автобусной остановке. Теперь Кабаков видел его.

Майор повернулся к окнам, а когда снова посмотрел в сторону остановки, там стоял зеленый автобус, из которого вылезала домашняя прислуга. Крепкие женщины средних лет с хозяйственными сумками вперевалку зашагали вдоль квартала. У многих были славянские черты лица, как и у самого Кабакова. Они здорово смахивали на соседок майора, которых он помнил с детских лет. Поднеся к глазам полевой бинокль, Кабаков следил за женщинами. Толпа становилась все меньше; женщины одна за другой отходили в сторону и направлялись к домам, в которых служили. Сейчас они шли мимо дома Музи. Из самой гущи толпы выбралась дородная матрона и двинулась по дорожке к двери подъезда. Под мышкой она держала зонтик, а в каждой руке у нее было по хозяйственной сумке. Кабаков навел на женщину бинокль. Что-то было не так... Туфли. Слишком большие. А на пухлой голени — свежий порез от бритвы.

— Димплз Джерри, — сказал Кабаков в микрофон, — по-моему, эта толстуха и есть Музи. Иду в дом. Прикройте улицу.

Майор отложил в сторону винтовку и взял стоявшую в углу сарайчика кувалду.

— Прикрой улицу, — повторил он, обращаясь к сидевшему рядом мужчине, и стал с грохотом спускаться по железной лесенке, не думая о том, услышит ли его сторож. Майор быстро оглядел улицу и перебежал на другую сторону, держа кувалду так же, как держат винтовку в положении «к осмотру».

Дверь подъезда была не заперта. Кабаков остановился у квартиры Музи и напряженно прислушался, потом размахнулся кувалдой и изо всех сил обрушил ее на дверной замок.

Дверь распахнулась, кусок ее облицовки отлетел прочь. Не успели щепки упасть на пол, а майор уже был в квартире, и дуло его большущего пистолета смотрело на толстяка в женском платье.

Музи стоял в дверях спальни, держа в руках кипу бумаг. Его жирные щеки и двойной подбородок тряслись, а в устремленных на Кабакова тусклых глазах читался тошнотворный страх.

— Клянусь, я не делал...

— Повернитесь кругом, ладони на стену.

Кабаков дотошно обыскал Музи и вытащил из его дамской сумочки маленький пистолет. Потом майор прикрыл разбитую дверь и подпер ее стулом.

Музи мгновенно успокоился.

— Вы не возражаете, если я сниму этот парик? — спросил он. — А то голова чешется, знаете ли.

— Не возражаю. Садитесь. Димплз Джерри, — сказал майор в микрофон, — свяжитесь с Мошевским, пусть пригонит фургон.

Он извлек из кармана паспорта.

— Музи, вы хотите жить?

— Вопрос, разумеется, риторический. Позвольте полюбопытствовать, кто вы такой? Ордер вы не предъявили, но и не убили меня, а между тем ордер и пуля — как раз те визитные карточки, которые я сразу принимаю к сведению. Других не существует.