Керстен не ответил.

– А мы? – спросил крыс. – Остаемся?

– Зачем?

Итка сел, опустив заостренную мордочку.

– Итак… Согласно плану?

– Ты видишь другие решения?

Издалека, со стороны селения, донесся до них звук. Волна звука. Керстен ощетинился, а Пасибурдук съежился в рыжий шарик.

– Ты прав, Керстен, – сказал Итка. – Это конец. Уходим в Бремен. Там ждут другие.

Крыс обратился в сторону Деббе, по-прежнему сидящей недвижимо, как пушистая полосатая статуэтка.

– Деббе… Что с тобой? Не слышишь? Конец!

– Оставь ее, Итка, – заворчал Керстен.

– У тебя такой вид, – шикнул крыс на кошку, – будто тебе их жаль. Что, Деббе? Жаль их?

– Что ты можешь знать, Итка, – мяукнула тихо, неприязненно кошка. – Жаль? Может, и так, жаль мне их. Жаль мне прикосновения их рук. Жаль мне шелеста их дыхания, когда спят. Жаль мне тепла их колен. Жаль мне нашей музыки, которая едва лишь познана, а уже утрачена. Ибо эта музыка никому не нужна, и никогда никого уже мы ею не спасем. Потому что каждую минуту, каждую секунду в тысячах мест этой планеты разносится вееал, и будет он разноситься все чаще. До самого конца. Вас тоже мне жаль. Тебя, Итка, и Керстена, и Пасибурдука. Жаль мне вас, проигравших, вынужденных бежать. И себя тоже мне жаль, ибо ведь все равно пойду я с вами, пойду как одна из вас. Хотя это не имеет никакого смысла.

– Ты ошибаешься, Деббе, – спокойно проговорил Керстен. – Мы не бежим. На этот раз нам не повезло. Но в Бремене… в Бремене ждут другие. С незапамятных времен Музыканты уходят в Бремен. А когда будет нас больше, сильнее будет и наша музыка, и когда-нибудь мы замкнем Завесу окончательно и навсегда, сделаем из нее непроходимую стену. Потому ты и ошибаешься, полагая, что наша музыка не нужна. И что ты ее потеряла. Это неправда. И ты это знаешь.

– Чувства берут в тебе верх над разумом, Деббе, – добавил Итка. – Что с того, что этот город малость обезлюдеет? В конце концов, они этот заслужили. А ты… думаешь о спасении единиц. Отдельных людей, тех, которых любишь? Это нерационально. Думай о биологическом виде. Единицы не имеют значения.

Кошка внезапно встала, потянулась, смерила крыса зеленым злым взглядом, в котором через секунду заиграла и заблестела кровная ненависть биологического вида. Итка даже не дрогнул. Он смотрел, как она отходит в сторону, между чертополохом и балдахинами трав, надменная, гордая и непобедимая. До конца.

– Сентиментальная идиотка, – буркнул он, когда был уверен, что кошка его уже не услышит.

– Оставь ее, – проворчал Керстен. – Ты не можешь ее понять.

– Могу, – оскалил зубы крыс. – Только не хочу. Объяснять почему тоже не хочу. Гораздо важнее, что она с нами. Она хороший Музыкант. Керстен, может, нам лучше наконец тоже пойти?

– Пойти? – усмехнулся пес. – Зачем нам идти, если можем поехать?

Дитер Випфер протер глаза тыльной стороной ладони, силясь унять дрожь, тошноту и головокружение. Вытер вспотевшие руки о штаны, ухватился за руль, тронулся с места, когда загорелся зеленый свет. Он не знал, где он. Совершенно очевидно, это не была дорога на Щвецко, где он должен был находиться.