Чем-то неуловимо мастер был похож на тех, кто приходил с Хорьком, — то ли плохой кожей, то ли манерой держаться — внешне расслабленно, но вместе с тем с каким-то скрытым напряжением. Но вел мастер себя совершенно естественно — куда не надо не лез, почти ничего не говорил, на нее заинтересованных взглядов не бросал — покосился только непонятно на собранную ею коробку с документами и опять занялся телефонами, даже буркнул, поймав ее недовольный взгляд: «Вы занимайтесь, занимайтесь своими делами, я сейчас быстренько». И действительно, вскоре после этого все закончил и мгновенно исчез.
Но чаю они с Марией Кузьминичной так толком и не попили, потому что, едва монтер ушел, позвонил шеф — мрачный, расстроенный.
— Ты сделала, что я тебя просил, Лена? И Мария Кузьминична сделала? Я сейчас еду…
Тот памятный визит, о котором с таким ужасом вспоминала Лена, случился не так давно, так что если бы она слышала все, о чем говорил ее шеф с уголовником Никоном, то сразу поняла бы, что и запавший в ее память Хорек, и человек по кличке Кент, не раз упомянутый в сегодняшнем разговоре, — был одним и тем же лицом, персонажем, появление которого в Москве внесло в жизнь Игоря Кирилловича новое и, надо сказать, не самое приятное разнообразие. Кент был если не врагом, то уж больной занозой точно.
Многое из того, что было связано с этой личностью, выглядело не вполне обычно. Кент совсем недавно «откинулся» после очередной «ходки» — вышел из заключения, срок которого отбывал где-то на Урале — не то в Екатеринбурге, бывшем Свердловске, не то в том же самом Серове, поближе к Полярному кругу… Это все по нему и видно было: обмороженные, словно обгрызенные кем-то неестественно белые уши, красное лицо, а главное — глаза: страшно веселые глаза человека, для которого убийство стало самым обычным делом… Едва заявившись, как он говорил, на историческую родину — он был по рождению москвич, — Кент сразу же вошел в силу, подмял под себя солнцевских, да так уверенно, будто всю жизнь ими верховодил. А солнцевские были ребятки те еще, у них и своих, проверенных кандидатов в паханы хватало. Как уж там на сходке у них все проистекало, было почти неизвестно, однако глухо доходили сведения о том, что несколько наиболее известных местных главарей исчезли неизвестно куда с концами, что было две или три страшенных разборки — одна на Востряковском кладбище, где среди старых могил полегло разом человек пятнадцать да еще столько же, говорят, братва уволокла подстреленных. Одни переживали, те, кто поциничнее, смеялись: как, мол, хорошо все вышло, никаких хлопот, даже везти никуда не надо — кладбище же… А еще шли слухи, что Кент был не сам по себе, что за ним стояла какая-то мощная сила. Говорили, что на Востряковском у него под рукой была целая бригада каких-то залетных, говорили, что он как бы представитель здесь, в Москве, знаменитого «Уралмаша», преступного сообщества, подмявшего под себя половину «опорного края державы», а если еще точнее — представитель одного из основных главарей «Уралмаша», знаменитого в уголовном мире Никона.