Так что тридцать два бойца никаких сомнений не вызывают. А вот остальные…

Итак, поехали. Исаков Александр Петрович, бывший штабс-капитан, бывший белогвардеец, сапер; Книгочеев Александр Васильевич, бывший жандармский ротмистр, шифровальщик, криминалист, и прочее; Холминов Алексей Юрьевич, бывший поручик, инженер-электрик (он, как и Петрович, взят из Холмогорского лагеря); Потылицын Вадим Сергеевич, бывший поручик, бывший сотрудник Внешней разведки Северного правительства; Новак Павел, бывший радист ледокола «Таймыр» и шпион (предположительно, польский); Семенцов Андрей Васильевич, бывший красноармеец и уголовник.

Никого не забыл? А, еще Карбунка Евгений Федорович, командир бронепоезда, приговоренный революционным трибуналом к расстрелу (условно). Теперь все?

Нет, не все. К печатному станку, прихваченному мной, требовался художник-гравер. Хотел прихватить Тимофея Веревкина, но его обнаружили в таком неприглядном виде, что брать в дорогу желание отпало. Но на замену губисполком порекомендовал… Сашу Прибылова, того самого пламенного комсомольца, требовавшего отчета губчека перед РКСМ. Сколько помню, Прибылова тягали по делу о создании Поморской республики, «отвесили» два года условно и исключили из комсомола. К моему удивлению, Александр оказался неплохим художником, а его рисунок «Большевики пишут письмо Пилсудскому» опередил карикатуру на схожую тему года на три[1].

Что ж, команда подобралась любопытная. И, что характерно, все оформлены сотрудниками, находящимися в распоряжении «особуполномоченного ВЧК». То есть, придал белогвардейцам и уголовникам официальный статус.

Стало быть, численность отряда — сорок два человека, из которых восемь, а это девятнадцать процентов (!), «неблагонадежных», а норма, насколько помню, не должна превосходить двух процентов.

Впрочем, можно посчитать по-другому. Общая численность сотрудников Архангельского ЧК, включая оперативный состав, охрану лагерей, хозчасть и уборщиков с дворниками, составляет пятьсот человек, а восемь от пятисот — это уже одна целая и шесть десятых процента. Одна и шесть, это вам не девятнадцать, совсем другое дело. Идеально вписываюсь в рекомендации. Ай да я!

Разношерстная толпа — сплошная головная боль для командования. Будь мы на «суше», то для сплочения личного состава устроил бы пару-тройку занятий по строевой подготовке, наплевав, что среди нынешних «чекистов» имеются бывшие офицеры. Можно еще окопы рыть. Еще невредно соорудить, а потом дружно преодолеть полосу препятствий, да чтобы грязи побольше и рвы поглубже.

Комиссара бы мне или помощника по воспитательной работе, чтобы занимал личный состав политинформациями и чтением газет. Можно вслух.

После третьего курса я «отбывал» практику в пионерском лагере. Две смены! Спать приходилось ложиться далеко за полночь, вставать в шесть, а остальное время отслеживать — не случилось ли чего? Сразу скажу, что «этакова», о чем любят писать современные авторы: подросткового секса, презервативов, раскиданных в умывалке, девочек, отдающихся пионервожатым, или вожатых (хоть девочек, хоть мальчиков), стремящихся соблазнить малолеток не было. Возможно, это все где-то и случалось, но мне попались нормальные дети. Мальчишки в четырнадцать лет совсем не стремились забраться к подружке под одеяло, а жаждали запустить туда лягушку или вымазать понравившуюся девочку зубной пастой. Девчонки красились, выставляли свои «металлоконструкции» на обозрение мальчиков, но дальше невинных поцелуев в щечку дело не шло. Нет-нет, во все времена случались и девочки, беременевшие от сверстников в четырнадцать лет и мальчики, к пятнадцати годам познавшие все прелести секса, но это, скорее, исключение, нежели правило. Впрочем, это характерно и для сегодняшнего дня, что бы там не говорили журналисты. На журналистов нельзя сердиться. Напиши правду — кто станет читать и, соответственно, покупать, ставить лайки?