— Все наши уговоры напрасны, — сказал ее муж. — Привычки сорокалетней давности не осилишь недавней дружбой. Я слишком хорошо тебя знаю, Натти, и больше не настаиваю, но, быть может, ты все же позволишь мне выстроить тебе хижину где-нибудь в отдаленных горах, куда мы смогли бы иногда приходить повидать тебя и увериться в том, что тебе хорошо живется.

— Не тревожьтесь за Кожаного Чулка, детки, господь сам позаботится о старике, а потом пошлет ему легкую кончину. Верю, что вы говорите от чистого сердца, но живем-то мы по-разному. Я люблю леса, а вы хотите жить среди людей; я ем, когда голоден, пью, когда испытываю жажду, а у вас и еда и питье по часам и по правилам. Нет, у вас все по-другому. От вашей доброты вы даже перекормили моих собак, а ведь охотничьи псы должны уметь хорошо бегать. Самому малому из божьих творений уготован свой удел — я рожден, чтобы жить в лесной глуши. Если вы любите меня, детки, отпустите меня в леса, куда я стремлюсь всей душой.

Эта мольба решила все — больше уговаривать его не стали, но Элизабет плакала, склонив голову на грудь, и муж ее тоже смахивал набежавшие слезы. Вытащив неловкой от волнения рукой свой бумажник, он взял из него пачку ассигнаций и протянул охотнику.

— Возьми, Натти, — сказал он, — возьми хотя бы это. Прибереги их, и в час нужды они тебя выручат.

Старик взял деньги и поглядел на них с любопытством.

— Так вот они какие, новые деньги, которые делаются в Олбани из бумаги! Тем, кто не больно учен, пользы от них нет. Забирай-ка их обратно, сынок, мне от них проку мало. Я уж постарался закупить у француза весь порох в его лавке, прежде чем мусью уехал, а там, куда я иду, свинец, говорят, растет прямо из земли. А эти бумажки не годятся и для пыжей, я ведь бумажных не употребляю, только кожаные… Ну, миссис Эффингем, позволь старику поцеловать на прощанье твою ручку, и да ниспошлет господь бог все свои наилучшие дары тебе и твоим детям.

— В последний раз умоляю вас остаться с нами, Натти! — воскликнула Элизабет. — Не заставляйте нас горевать о человеке, который дважды спас меня от смерти и верно служил тем, к кому я питаю преданную любовь. Ради меня, если не ради себя, останьтесь! Мне будут сниться ужасные сны, — они еще мучают меня по ночам, — что вы умираете от старости, в нищете, и подле вас нет никого, кроме убитых вами диких зверей. Мне будут всегда мерещиться всевозможные напасти и болезни, которые одиночество может навлечь на вас. Не покидайте нас, Натти, если не ради собственного благополучия, то хотя бы ради нашего.

— Мрачные мысли и страшные сны, миссис Эффингем, недолго станут мучить невинное созданье, — торжественно проговорил охотник, — божьей милостью они скоро исчезнут. И если когда тебе опять приснятся злые горные кошки, то не потому, что со мной стряслась беда — это бог показывает тебе свою силу, которая привела меня тогда к тебе на спасение. Уповай на бога да на своего мужа, и мысли о таком старике, как я, не будут ни тяжкими, ни долгими. Молю бога, чтобы он не оставил тебя — тот бог, что живет и на вырубках и в лесной глуши, — и благословил тебя и все, что принадлежит тебе, отныне и до того великого дня, когда краснокожие и белые предстанут перед судом божьим, и судить их будут не по земным, а по божьим законам.