– Это мы вместе с участковым нашим Тимофеевым ее доставили, – объявил Кате уже в машине лейтенант ГИББД. – Мы и тачку ее осматривали. «Шевроле» у нее. Каких-либо видимых повреждений, следов столкновения нет. Эксперт вместе с нами полтора часа вокруг этого долбаного «Шевроле» на карачках ползал. В салоне тоже ничего подозрительного. Но все равно хозяйка «Шевроле» что-то темнит.

– То есть?

– Врет. Сейчас в отделении сами убедитесь.

– Вы хотите сказать, что, возможно, мальчик был сбит на дороге ее машиной?

– Она за рулем этой колымаги сидела, а у самой – мы проверили – только за последние полгода шесть штрафов, и все неоплаченные!

В темненьком и тесном поселковом отделении милиции получилось все, как и в Красногорском УВД. Катя оказалась в роли подслушивающего у двери, точнее – на пороге (присесть в узеньком кабинете, загроможденном вещдоками, было просто негде). Свидетельницей оказалась молодая женщина, взволнованная до предела, и как показалось Кате (несмотря на зловещие слова лейтенанта), вполне искренняя. Допрос, видимо, шел уже давно, но в ходе него и следователь, и допрашиваемая то и дело возвращались к одному и тому же.

– Вы со мной разговариваете таким тоном, будто я в чем-то виновата. Я повторяю – я просто возвращалась домой. А он был там – на обочине. Я видела его, как вас. И я не сбивала его, клянусь! Если бы я его сбила, – свидетельница прижала руки к груди, – ну подумайте сами, зачем, зачем мне самой признаваться вашему сотруднику, что я видела ребенка, очень похожего на того, о котором передавали по радио?

– Когда вы услышали сообщение по радио? – спросил следователь.

– Днем, около двух часов. Я всегда слушаю «Радио Подмосковья», там о пробках на дорогах рассказывают, в том числе и на Новой Риге.

– А вы что же, днем опять ехать куда-то собрались? Вы же утром только вернулись.

– Я вернулась из аэропорта. Я вам уже говорила. Я провожала брата в Шереметьево. Рейс задержали почти до двух ночи. Пока то, пока се, пока он регистрацию прошел, пока я кофе напилась там в баре – сонная ведь, а дорога домой неблизкая. Села в машину, еду, темно еще – где-то примерно половина четвертого утра. Потом рассветать начало, я себе еду, трасса свободная – красота. Фонари тусклые, и вокруг такая рассветная мгла жемчужно-серая, как на полотнах Тёрнера… И вот посреди этого пейзажа на обочине – силуэт. Я успела разглядеть ребенка. Он стоял на обочине, такое ощущение, что он… Нет, он не голосовал, иначе бы я точно остановилась, узнала бы, в чем дело, отчего он в такой час один, на дороге, но…

Свидетельница внезапно замолчала. Катя смотрела на ее лицо: из взволнованно-оживленного, даже возмущенного, оно вдруг стало напряженным, сосредоточенным.

– Он не голосовал. Он словно что-то высматривал, караулил… У него был такой вид… Но вы же не верите мне, – свидетельница покачала головой, – вы спрашивали про куртку. Нет, на нем не было куртки – что-то темное, сливающееся с общим фоном. ОН увидел меня и… Господи, я не знаю, но у него было такое лицо… Еще минута, и он бы бросился под колеса, только бы остановить меня, только бы остановить на этой пустой дороге. И я… я нажала на газ, крутанула руль. Я дернула оттуда, сделала ноги, погнала прочь. Я не знаю, что произошло. Я просто испугалась.